Марина Эльденберт - Заклятые любовники
Де Мортен поднимался по лестнице, а я подхватила юбки, вихрем взлетела за ним, схватила за руку и развернула лицом к себе.
— Вы не можете так поступить, — от волнения голос сорвался, сердце бешено колотилось, — знаю, вам наплевать на мои чувства, но вы прекрасно понимаете, что у меня контракт. Если я откажусь играть, тем более сейчас, мне придется заложить дом. Я потеряю все.
— Зато останетесь живы.
Де Мортен сбросил мою руку и пошел наверх. Я смотрела ему вслед, и не могла поверить, что это происходит со мной. Вчера я думала, что ничего хуже влечения под заклятием случиться не может, но сейчас поняла, как сильно ошибалась. Он уничтожит все, что мне дорого. Сотрет мою жизнь, будто ее и не было, превратит меня в тень.
Пришлось сделать пару глубоких вдохов и сесть прямо на ступеньки. Все можно пережить, пока я жива, ничего еще не кончено. Дом попробую выкупить со временем, или подыскать другой. Я сжала зубы, вспоминая, как выбирала его несколько лет назад, как занималась обстановкой, сколько сил и труда вложила, чтобы сделать его таким, какой он есть — теплым, уютным, не просто четырьмя стенами и перекладинами, а местом, куда хочется возвращаться. Мысль о том, что я его лишусь, была невыносима, но именно благодаря ей вместо обжигающей ярости, туманящей разум, в душе поселилась холодная ненависть. Змея обвивала не только мою руку, она нашла приют в моем сердце.
8
Последняя неделя выдалась не самой удачной. Попытка воззвать к голосу разума и совести де Мортена, чтобы он позволил отыграть хоть несколько ближайших спектаклей, ни к чему не привела. Точнее привела — к тому, что мне пообещали лично поехать в театр и решить все без моего участия. В том, что он не шутил, сомнений не было, поэтому через скандал и разрыв контракта пришлось поставить точку в карьере актрисы, выслушать много всего приятного от антрепренера — в частности о том, что я всех подставляю, а потом бегать с закладной на дом, чтобы оплатить театру ущерб: билеты на постановки с моим участием были раскуплены до конца года.
За мной постоянно следовал сопровождающий — невысокий неприметный человек, худой, состоящий сплошь из острых углов и вечно теряющийся в толпе. По крайней мере я никогда не могла уловить, когда и куда он исчезал, и откуда потом появлялся. К такому подарочку де Мортена я отнеслась уже гораздо спокойнее, смирилась, что этот тип ходил за мной повсюду, стоило лишь высунуть из дома нос.
Когда все рушится, единственное спасение — представить, что ты на сцене. Занавес будет опущен, грим смыт, опустошенная ролью ты вернешься домой, а назавтра проснешься свежей и полной сил. В жизни все в точности как в спектаклях — и трагедии, и комедии и любовные истории рано или поздно заканчиваются. Не стоит им позволять завладеть тобой без остатка, потому что расплата может оказаться слишком жестокой. Кому как не мне это знать.
Как только я закрыла все дела, центр Лигенбурга — мой любимый центр, с его оживленными улицами, просторной площадью короля Витейра, на которой пестрели палатки ярмарок, украшенный разнообразием фасадов высоких домов, наполненный многоголосьем разношерстной публики, цоканьем копыт, ржанием лошадей, шумом колес экипажей и окриками возниц, стал для меня недоступен. Дозволялось гулять только в парке, который раскинулся сразу за мостом — большом, ухоженном, но таком пустынном, словно я поселилась за городом.
Крайне редко здесь кто‑то встречался, особенно сейчас, в первые морозные дни, когда стужа и близость реки в считанные минуты превращали любого в ходячую сосульку. Не спасали даже теплые платья и удлиненные по моде меховые накидки. За полтора часа я продрогла так, что начала стучать зубами, но возвращаться в дом герцога не хотелось. Вне его стен я чувствовала себя свободной, а возвращаясь, снова оказывалась в мире, с которым мы друг друга взаимно отвергли. В мире, где женщина — всего лишь приложение к отцу, брату или супругу, где замужество равносильно заточению, и где твоя самостоятельность заключается только в решениях, что надеть на бал в очередном сезоне.
Начинало смеркаться, становилось еще холоднее, пришлось волей — неволей поворачивать назад. Арк трусил по краю склона, ведущего к воде, изредка оглядываясь на типа, чья остроугольная фигура маячила в отдалении.
— Мне он тоже не нравится, — мои слова поглотили отчаянные женские крики:
— Элизабет, осторожнее! Элизабет!
Навстречу мне бежала раскрасневшаяся девочка лет пяти, ленты на ее шляпке развевались на ветру, а глаза сияли озорством. Женщина — достаточно пышнотелая, за ней явно не поспевала. Нянечки с непоседливыми детьми в этой пустоши встречались чаще всего, да еще изредка пожилые пары, чинно прогуливающиеся под ручку — остальные спали до обеда, а вечера либо коротали у камина, либо выезжали в свет.
— Собачка! — малолетняя фея бросилась к Арку прежде, чем я успела что‑либо сделать. Поскользнулась на обледеневшем краю, а спустя мгновение уже покатилась вниз, к реке. Женщина издала душераздирающий вопль, а я сама от себя такой прыти не ожидала: через газон пролетела стрелой, бросилась вниз, и, разумеется, запуталась в юбках. Не знаю, как это выглядело со стороны, но преодолев несчастные несколько ярдов на пятой точке — со свистом в ушах, под хруст замерзшей травы, ломающегося кринолина и собственные звучные ругательства, девчонку я подхватила у самого края. Она зыркнула на меня — глазищи огромные, перепуганные, но не заревела, а рассмеялась. Радостный лай скачущего рядом пса возвестил о том, что Арк тоже находит это забавным. А вот голосящая на возвышении дама и мой остроугольный невидимка явно были на другой волне.
— Все в порядке? Не ушиблась?
Та покачала головой, широко улыбнулась.
— Нет! Мне даже понравилось!
Пока мы с мелкой хулиганкой взбирались по склону наверх, я умудрилась еще раз навернуться, чем вызвала очередной взрыв заливистого хихиканья и игривое поскуливание дога. В конце концов, именно он вытянул меня наверх — ну не предназначены мои сапожки на высоком каблуке для такого задорного времяпровождения.
— Мисс Элизабет, матушка меня убьет! Посмотрите, во что вы превратили свою одежду!
Женщина бросила на меня быстрый взгляд, схватила воспитанницу за руку и потащила за собой. В том, что Элизабет сегодня достанется, не было никаких сомнений: сначала от нерадивой нянечки, потом от матери. Я проводила их взглядом и подумала, что хотела бы оказаться на ее месте, всего лишь на один вечер. Маму мне знать не довелось — она умерла в то утро, когда я появилась на свет. Поэтому я терпеть не могу отмечать Рожденье.
