Джен Беннет - Неприкаянные души (ЛП)
– Грета, оставь нас. Я позвоню, когда мы захотим поесть. – Уинтер выпроводил экономку, бросил сложенную газету и встал.
Аида вдруг вспомнила, какой он огромный, и осмотрела его с ног до головы вблизи: накрахмаленная белая рубашка, черный в серебристую полоску галстук, серый в такую же полоску жилет, к которому крепилась золотая цепочка карманных часов, черные туфли. Угольно-черные сшитые по фигуре брюки без защипов почти неприлично облегали бедра. Гостье это понравилось.
– Вы, похоже… – Огромный. Красивый. Устрашающий. -…Выздоровели.
– Я чувствую себя намного лучше. Вы же не собираетесь выбежать за дверь? Или испугались, что Грета не присмотрит за вашим пальто?
– Она не предложила его взять.
– Раз она не выполнила свои обязанности, позвольте мне, – произнес Уинтер, словно делая большое одолжение, и нетерпеливо повелевающе махнул рукой, но Аида заметила любопытство под маской, казалось бы, скучающих полуприкрытых глаз.
Она поставила сумку на маленький столик у двери и расстегнула пальто, а стоило начать его снимать – мистер Магнуссон приблизился. И сразу несколько мыслей заполнило сознание. Во-первых, хозяин дома пах накрахмаленным бельем. Во-вторых, золотой слиток, который соединял края его воротника под узлом шейного платка, был украшен маленькими морскими компасами. И в-третьих… он что, заглянул в ее декольте? Определенно.
Эта догадка как-то странно подействовала на желудок Аиды. Она полагала, что привлекательна, по крайней мере, теперь. Вот в детстве ее дразнили из-за большого количества веснушек. Да и сейчас подавляющее большинство мужчин смотрели на нее с легким интересом, а затем обращали внимание на дам с безупречной кожей. Но иногда встречались представители сильного пола, которым нравились веснушки.
Может, Уинтер один из таких.
Считал ли он ее просто несущественной диковинкой или кем-то большим? Возможно, он вообще на любую грудь внимание обращает. Аида подняла пальто между ними.
– И как вам вид сверху?
– Не так четко, как вы видели меня той ночью.
– Если честно, не думаю, будто что-то может быть четче того зрелища.
Уинтер забрал пальто.
– Но вы определенно не возражали.
– Не возражала.
Вообще-то Аида хотела задать вопрос, но в итоге подтвердила замечание бутлегера. Тот, кажется, удивился не меньше нее, однако промолчал. Разумеется, он знал, какое прекрасное у него тело, возможно, слышал об этом постоянно. Уинтер повесил пальто и, не касаясь, простер руку за спиной гостьи, провожая ее дальше в кабинет.
Они обошли шкафы посреди комнаты и столкнулись нос к носу с головой дракона, а точнее, с шеей и головой. В стеклянной витрине стояла деревянная фигурка ростом с Аиду. Статуя с открытым ртом и острыми зубами.
– Это Драке [9], – сказал Уинтер, сунув руки в карманы. – С носа ладьи викингов XII века.
– Значит, вы родом из Скандинавии?
– Из Швеции. Мои родители эмигрировали в Америку, когда мама была беременна мной.
– Тяжелое путешествие для женщины в положении.
Он чуть наморщил лоб. От тоски или, может, чувства вины.
– Она настояла на переезде, чтобы дать мне лучшую жизнь. Мои брат и сестра родились уже здесь.
Аида обошла дракона, глядя на него через стекло. Грубая работа, да и дерево уже потрескалось и расщепилось.
– Разве ему не место в музее?
– Возможно. Если понадобятся деньги, я могу его продать. Драке стоит дороже всего чертова дома. Одна из первых вещей, которые перевез сюда отец после того, как получил первую прибыль от бутлегерства. Мой дядя – археолог. Сейчас они с моим младшим братом на раскопках в Каире.
– Правда? Как волнующе! Надеюсь, он не откроет какую-нибудь проклятую гробницу.
– Мой брат может вляпаться куда угодно, но всегда выберется.
Аида рассмеялась.
Уинтер плавно приблизился, положил ладонь на крышку стеклянной витрины над ее головой и забарабанил пальцами по поверхности. Высокий рост позволял устанавливать негласное господство, если человек понимал эту силу – а Уинтер понимал. Он возвышался над гостьей так, что той пришлось поднять голову и чуть отклониться, чтобы посмотреть ему в глаза. Бутлегер заговорил низким, почти расслабленным голосом, словно делился сплетнями, тем самым завлекая ее в свою паутину:
– Дядя Якоб нашел фигуру дракона несколько лет назад. Вообще-то, даже три: одну он отдал властям, вторую оставил себе, а Драке подарил моему отцу.
– Тяга к преступлению – это у вас семейное.
Уинтер фыркнул:
– Дядя обожает переправлять артефакты с черного рынка, а у отца всегда были лодки. Вот поэтому он и занялся бутлегерством.
– Бо говорил, что ваш отец был рыбаком.
– В основном промышлял крабами и лососем. Я продал бо́льшую часть рыбацких лодок и купил специальные суда для перевозки контрабанды и парочку больших новых моторных катеров, которые ходят до Канады. Но я оставил краболовы.
– Вы все еще ловите крабов?
– Я на них неплохо зарабатываю, к тому же это законное прикрытие для доставок выпивки.
Аида отошла от Уинтера, чтобы полюбоваться видом из многочисленных окон.
– О, какая красота. Могу поспорить, в ясную погоду отсюда город как на ладони.
Низкий голос хозяина дома раздался ближе, чем она ожидала. Он указал поверх ее плеча:
– Отсюда видно Рыбацкую пристань и остров Алькатрас. Если бы не туман над заливом, то мы бы различили северную границу Президио, где собираются построить висячий мост от Золотых ворот до округа Марин. Вы о нем слышали?
– Нет.
– Он будет самым длинным в мире, если, конечно, соберут средства, чтобы соорудить эту проклятую штуковину.
– Впечатляет.
Они минуту смотрели на крыши, пока Уинтер снова не заговорил:
– Велма сообщила, что ваш контракт с «Гри-гри» истекает в июле. Что вы делаете? Просто переезжаете с места на место, работая в клубах?
– Иногда в театрах, но «тихие» бары лучше платят. Я работала в шести таких за последние пару лет на всем Восточном побережье. Впервые с детства приехала на Западное. Вообще-то я родом из этих мест: мои родители погибли в Великом пожаре.
– Мне жаль.
– Мне было лишь семь, так что я мало что помню. Наша квартира не пострадала от землетрясения, но взорвалась газовая труба, и дом рухнул. Пытаясь бежать, мы разделились. Кто-то из соседей вытащил меня, но родители не выбрались. По сей день у меня боязнь огня.
– Понятно. Мне было девять, когда это произошло, но я все еще вижу сны о горящем городе.
