Рожденный диким (ЛП) - Эндрю Николай

Удивленный писк покидает меня, когда он наклоняется вперед, хватает меня за бедра и притягивает к себе. Он захватывает мои губы горячим поцелуем.

— Теперь моя очередь.

— А как насчет завтрака? — спрашиваю. Я понимаю, что его угроза оставить меня здесь может сбыться.

— Я отказываюсь начинать свое утро, не попробовав тебя сначала, — бормочет он.

Я с удивлением обнаружила, что у Каллэна нет ничего из того, что обычно едят на завтрак. Хлопья, тосты, яйца или бекон. Нет, нет и двойное нет. Он дает мне на выбор оленину или кролика с корнеплодами. Я выбираю кролика, задаваясь вопросом, если бы я была вегетарианкой, переосмыслил бы он эту истинную пару.

Оказывается, он сам охотится за своей едой. Все волвены так делают. Я не возражаю, но вижу в будущем поездки в город за продуктами.

Эти когти и острые зубы не для галочки и не для борьбы друг с другом. Они преследуют добычу, убивают ее, едят, носят и используют все, что берут. Ничто не тратится впустую, ничто не принимается как должное. Я немного брезглива в отношении жажды крови/дикой охоты, но я думаю, что по крайней мере есть аспект сохранения.

После завтрака Каллэн берет меня на большую экскурсию, сначала позволяя идти пешком, а когда я устаю, берёт на руки. На мне одна из его огромных футболок, перетянутая на талии кожаным ремнем, ширина которого почти достаточна для юбки. И бюстгальтер, но без трусиков.

Каллэн усмехнулся, жадно облизывая губы.

Он показывает мне шахты, принадлежащие Пакту. Не одну, а несколько, разбросанных по их земле, в основном с добычей серебра, но также есть медь и другие драгоценные камни. Сегодня они кажутся тихими, но Каллэн говорит, что все члены клана имеют к ним доступ и работают в них, иногда копая голыми руками.

Мы обедаем у озера, которое я видела прошлой ночью. Когда я сижу на берегу, погружая пальцы ног в воду, я смотрю, как Каллэн полностью раздевается и входит в воду. То, как мышцы его спины и твердые половинки его задницы растягиваются и сжимаются, почти отправляет меня в оргазм без какого-либо контакта. Он стоит там, расставив ноги, наблюдая за поверхностью, кажется целую вечность, затем его рука с молниеносной скоростью устремляется в озеро и появляется с большой рыбой, хлопающей плавниками, и покрывая свое подтянутое великолепное тело сверкающими каплями воды. Он смеется, показывая её мне, так гордясь собой, прежде чем разжечь огонь, чтобы приготовить. Я не думаю, что пробовала что-то настолько вкусное. Выкуси, дядя Джордж. Это самодостаточность в таких масштабах, о которых он и мечтать не мог. Каллэн и остальные члены Пакта, вероятно, не заметили бы, если бы однажды ночью общество исчезло. Во всяком случае, до тех пор, пока деньги не перестали поступать на их контракты на добычу полезных ископаемых.

— Итак, ты видела лес и озеро. Ты видела шахты и самую высокую точку утеса, где я люблю встречать восход солнца после ночной охоты, — Каллэн усмехается, бросая последнюю рыбью кость в маленький огонь. — Что еще хочет моя пара?

— Я счастлива прямо здесь, — говорю я ему с улыбкой, потрясённая тем, насколько это правда. Он сказал, что никогда не позволит мне уйти, но, честно говоря, я ничего не хочу больше, чем остаться здесь. С ним. Куда бы он ни повел, я пойду за ним.

— Нет, — он качает головой. — Солнце будет светить еще три часа. Я хочу, чтобы ты рассказа мне кое-что о себе. Что ты хочешь делать больше всего на свете? Что-либо. Если я могу дать это тебе, я сделаю это, детка.

Мне не нужно много времени, чтобы подумать. По правде говоря, есть одна вещь, которую я хотела сделать в тот день, когда приехала сюда, и сделала бы, если бы не боялась бежать.

— Ну, есть кое-что. Ты должен пообещать, что не будешь смеяться, — говорю я ему.

Он делает крест на груди.

— Чтоб мне сдохнуть.

— Можно нам мороженого?

— Мороженое? — он моргает.

Я тяжело киваю.

— Да! Мои родители… они были немного чрезмерно оберегающими. Ну, не всегда. Мое самое раннее воспоминание — это когда мне было три года, и моя мама купила мне ванильное мороженое на ярмарке. Такое вкусное, холодное и чудесное. Это был последний раз, когда я ела мороженое или ходила на ярмарку. Я выросла в какой-то…

Мой голос замолкает, когда я думаю, как это объяснить.

— Не коммуне, — нерешительно говорю я, потом смеюсь. — Это звучит слишком расслабленно и вседозволенно. И не ультрарелигиозная секта. Многие семьи, жившие в нашем сообществе, были довольно религиозны, но дело было не в этом. Большинство из них искали то, чего, по их мнению, им не хватало, образ жизни, который не прельщал бы их всяким новым появляющимся нововведением. Звучит хорошо и благородно, но это также изолировало. Это была идея моего дяди после его развода. У него был способ убедить других, что с ними не в порядке не они сами, а общество, в котором они живут, поэтому мы жили отдельно от него. Мы все еще могли бы использовать его. Это не было похоже на то, чтобы быть амишами или что-то в этом роде. У нас был интернет, телевидение и современная одежда. Нам просто не разрешалось общаться со «слепыми овцами», как их называл дядя Джордж. Мы должны были быть готовы к тому дню, когда общество падет, и мы будем вынуждены жить без него.

— Хорошо. Я не понимаю, какое это имеет отношение к мороженому.

Я пожимаю плечами.

— Излишества общества. Мороженое приводит к сахарной зависимости, делает вас медленным и неспособным постоять за себя. Именно такими, как они хотят, чтобы вы были. Вот что он имел в виду под «слепой овцой».

Он издает низкое горловое рычание.

— Глупый. Хотя здесь есть кое-кто, кто полюбил бы твоего дядю.

— Это глупо, — говорю я ему. — Вот почему я ушла. Как только я стала достаточно взрослой, чтобы они не могли по закону держать меня там, я уехала. У меня была секретная стипендия в колледже из-за единственной роскоши, которую позволили мне родители, — летнего лагеря по робототехнике. Я разработала ИИ, который каким-то образом был показан благотворительному фонду, который позже связался со мной. Мне предложили стипендию, несмотря на то, что я училась дома, и я ее приняла. Первое, что узнали мои родители, было, когда я сказал им, что ухожу, иначе они нашли бы способ отобрать у меня её, я уверена.

— Ты сделала все это сама? — спрашивает Каллэн. Его хмурый вид напряжен.

Я киваю.

— Мне пришлось.

Он притягивает меня к себе, целуя в макушку.

— Малышка, ты потрясающая. И удивительные люди определенно заслуживают любого удовольствия, которое им нравится. Правда в том, что я тоже никогда раньше не ел мороженого. Не потому, что кто-то сказал мне, что я не могу. Просто потому, что это место изолировано. Так что это будет приключением для нас обоих. Посмотрим, что есть у «слепых овец», чего нет у нас, хорошо?

Я киваю и смеюсь, затем смотрю, как он одевается и тушит огонь. Затем он широко раскидывает руки, и я со смехом прыгаю в них, прижимая голову к его груди, пока он несет меня назад, откуда мы пришли.

Глава 7

Сестина

Спускаясь с холма, Каллэн останавливает грузовик.

— Не смотри, детка, — говорит он, выпрыгивая, но я никак не могу пропустить то, что он увидел.

Скривившись, я отворачиваюсь, но это зрелище уже врезалось в мой мозг.

Тела трех овец лежат неровным треугольником, окрашивая кончики высокой травы в красный цвет от крови. Они были разорваны на части, их внутренности вытянуты наружу в виде звезды вокруг небольшого плоского камня с выжженным на нем каким-то символом.

Я делаю глубокие вдохи, пока жду, отказываясь повернуться в сторону Каллэна, когда грузовик качается под его весом.

— Это сделал волвен? — спрашиваю я, когда он запускает двигатель.

— Нет. Волвены не играют со своей едой. Даже фералы. Это было что-то другое. Какой-то ритуал. Шериф вчера сказала мне, что у одного из наших соседей-людей пропали три овцы, и теперь они ищут большое животное. Но ни одно животное не сделало этого. Этот символ на камне мне знаком, но я не могу его определить, и, судя по траве, это место используется не в первый раз. Это земля Пакта. Кто бы это ни сделал, он был храбр или не знал, кто мы такие. Если бы я не знал, что они все мертвы, я бы поклялся… — он замолкает и отстраняется.