Каторжанка (СИ) - Брэйн Даниэль

Священник и монахиня шли позади, стражники впереди. Мне казалось странным такое обеспечение моей сохранности, но спорить с ними по поводу разумности сего действа — избавьте, я же не дура. Сделав вид, что мне что-то натирает ногу, я подотстала от стражников метра на два и заставила священника и монахиню тоже увеличить между нами расстояние: так у меня появлялось пространство для маневра. Усыпляя возможные подозрения. я выждала какое-то время, минут пятнадцать, может, больше, чтобы все привыкли: дамочка капризничает. Она не привыкла гулять изнеженными ножками.

Наверное, все должно было выглядеть иначе: скопление народа, совсем как на казни, церемонии, барабанная дробь. Граф фон Зейдлиц говорил, что после казни пройдут еще сутки, прежде чем я покину родной дом, но ветер — и я уже слышала, как ревет море — смешал все. И где-то сейчас торопливо ломали шпаги, а может, и нет, кому нужны ритуалы, когда нет времени, а я шла по городу к собственной плахе.

И не видела пока ни единого места, куда я могу свернуть. Были дворы, и туман в них заманивал, но я опасалась, что они не проходные. Туман лежал нетронутый, что означало — ловушка, туда нельзя. Переулок, мне нужен…

Я не увидела, что переулок есть, я услышала, как где-то там, за туманом, процокала лошадь. И кинулась туда, не медля больше ни секунды.

Я моментально потеряла ориентацию. Мне ничего не было видно на расстоянии вытянутой руки, но я не сбавила скорость, рискуя со всего маху налететь на каменную стену. Так почти и получилось — какой-то уступ возник прямо перед глазами, но я успела пригнуться и проскочить.

Вслед мне неслись крики и проклятья.

— Держи ее!

— Берегись, она клятая!

— Хватай, хватай девку!

Вот так, думала я, выбегая на соседнюю улицу. Уже «девка» — все мои привилегии остались в отцовском доме. Меня поймают, и мне не поздоровится. Я дала себе буквально мгновение осмотреться и тут же нырнула в новый туман слева метрах в двадцати.

Я, конечно, оторвалась, сработал фактор внезапности. Никто не ожидал, что графинюшка сделает ноги так резво. Но это не значило, что погони нет и меня оставят скитаться по городу; больше того, погоню я уже слышала, они проскочили переулок и пытались понять, куда же я делась.

— Дом баронессы Жестовской! Туда побежала! Туда, туда!

— Здесь смотри!

Преследователей по голосам уже было трое или четверо, кто-то присоединился к ним или священник оказался куда как бойчее, чем я рассчитывала. Я уткнулась в стену, шарила по ней руками, сдирая их в кровь, и осознавала — все, я в капкане. Но, вероятно, если я найду укромную норку и пережду, они уйдут?

Хлопнула дверь, раздались шаги, кто-то прошел совсем рядом со мной, и я уже не раздумывала. Понимая, что в тумане все расстояния искажены, я пробежала вперед, беспрестанно щупая стену, и наконец мои руки скользнули по мокрому дереву. Ручка!

Я толкнула дверь — заперта. Я дернула ее на себя и, даже не успев перевести дух, скользнула в помещение.

Дворницкая или что-то такое. Смрад, вонь от поганого крепкого алкоголя. На кого-то я могла и наступить, но это меня волновало мало. Найти окна, который выходят на другую сторону, или, может, еще одну дверь?.. Есть!

Дверь была закрыта на засов, я навалилась на него и стала давить из пазов. Если мои преследователи поймут, куда я делась, то быстро найдут, как и куда я направилась, потому что дверь я уже не запру. И все равно я выскочила, проклиная все на свете, и оказалась на неширокой улице, сонной и респектабельной. В двух шагах от меня дворник разгонял грязь по брусчатке.

— От окаянный! Федька, распутник! — заворчал дворник, лениво бросив на меня взгляд. — От он гулящих девок водит! А господин спит себе.

Я возблагодарила Всевидящего за сотворение такого Федьки. Если дворника спросят, не видел ли он беглую графиню, он ответит — нет, окромя бабы уличной, никого не было. И вряд ли начнут спрашивать мое описание и трясти Федьку.

Только сейчас я начала чувствовать, как у меня колет в боку и каждый вздох до крика дерет легкие. Холодно мне не было, наоборот, я взмокла, поэтому в плащ я завернулась плотнее: воспаление легких здесь тоже приговор. Впрочем, месяцем раньше, месяцем позже?

Мне нужно было отдышаться. И укрепить дворника в его подозрениях насчет моей разгульной натуры.

Здесь остров, но мне совершенно точно не нужно в порт. Или?.. Или мне необходимо попасть туда раньше, чем прочим ссыльным?..

— Как до порта дойти, батюшка? — спросила я, подражая интонациям Натальи. Дворник оглянулся на меня и сплюнул.

— Тьфу, пропащая! Туда иди, туда! — махнул он рукой. Я не стала задерживаться, помня о погоне.

Когда я шла под конвоем, слышала шум моря. Гневное оно сегодня, если мне еще раз повезет, корабль, на который я сяду, уйдет раньше, чем тот, на который доставят ссыльных. Да, то, что может ждать меня впереди, не лучше ссылки: кораблекрушение. И что тогда — спрятаться в порту и переждать?

Я еле успела отпрыгнуть в очередную туманную подворотню. Из-за угла вышла точно такая же процессия, как моя, и, скользнув по ней взглядом, я узнала ту самую женщину, которая накинулась на меня с обвинениями возле тюрьмы.

В таком же рубище, как и я, она шла, опустив голову, и дрожала. Монахиня и священник безразлично вышагивали за ней. Они идут в порт, они точно идут в порт, так мне туда надо или не очень?

Решить было сложно. Но порт во все времена, даже, возможно, мои бывшие, — место, где можно скрыться надолго, если не навсегда. Целое государство со своими законами. И я пошла следом за процессией, не приближаясь и делая вид, что иду по своим делам.

Город просыпался, светало, туман клочьями отрывался и улетал. Какая-то торговка швырнула в ссыльную яйцо, не попала, оно разбилось в паре шагов, и стражники даже головы не повернули.

— Цареубийца! — взвизгнула торговка. — Люди добрые, цареубийцу ведут! Цареубийца! Ишь, от нас спрятать хотели! Ишь, что удумали! Цареубийцу ведут!

В несчастную полетели еще яйца. Не так они плохо тут и живут, думала я, раз кидаются продуктами себе на потеху. Вот, значит, что бы ждало меня, но я иду метрах в тридцати и — и что? Меня спасает плащ. Я похожа на обычную портовую девку.

Стражники чуть разошлись, священник и монахиня подотстали и завели заунывную песню. Люди высовывались из окон и норовили кинуть что-то в ссыльную, свистели, хохотали, а она только ниже опускала голову.

А через что пройдут сами приговоренные?

Я не страдала гуманизмом. Я видела девяностые в своем не самом благополучном районе, напротив моего первого места работы нередко бывали драки на остановке, а ПТУ — что говорить? Клеймо похуже каторжанки, нас не считали за людей. Мою однокурсницу нашли избитой, растерзанной и полуживой, и хотя преступников скоро поймали и осудили, чувство несправедливости во мне росло, особенно когда я узнала, что они оба рецидивисты. Я не считала, что тюрьма должна исправлять. Это ересь, придуманная ради продвижения чьих-то политических интересов. Тюрьма должна изолировать преступников от общества, должна давать людям гарантии, что тот же самый человек не повторит злодеяние с кем-то еще, но гнать осужденных на потеху публике — какой смысл? Это разжигает лишнюю злость, вызывает желание поглумиться. Закон часто суров не там, а дело граждан — информировать власти, а не примазываться к правосудию.

Я и мужа своего не считала невинным. Убить императора — здравствуй, Люк, дорогой, давно не виделись, кстати, он твой отец, ха-ха. Ничего не изменишь такими дорожками. Разве порадуешь тех, у кого в жизни недостаточно прочих зрелищ.

Что-то похожее на тухлый помидор шлепнулось и перед моими ногами, я резко встала и посмотрела в сторону, откуда бросали. В окне дебелая баба отвесила подзатыльник такому же дебелому молодцу.

— Куда кидаешь, бестолочь криворукая? Не видишь, честная потаскуха идет! — И крикнула уже мне: — Прости, девка, он не со зла! — И опять молодцу прилетела затрещина.

Что-то в этом есть. Гулящая девка и впрямь закона не нарушает, но как забавно изворачивается мораль: сравнение по степени общественной опасности, причем народ его проводит намного точнее, чем те, кто законы пишет…