Лада Лузина - Киевские ведьмы. Выстрел в Опере
А вот летать не боялась.
Совершенно!
Стоило ей взлететь в воздух, ее окутывала немыслимая естественность — привычность происходящего. В глубине души Маша всегда верила: люди способны летать! Иногда эта вера граничила с уверенностью так близко-близко, что, стоя на балконе, она разводила руки, закрывала глаза, ощущая: еще чуть-чуть, и она поймет, как это сделать.
И теперь, сидя на заднем седле метлы, прижимаясь к уверенной спине Даши Чуб, подумала вновь:
«Летать так легко… Так ПРИВЫЧНО! Как во сне». И испытала такое безбрежное, невесомое чувство свободы, что впервые за сегодняшний день испугалась: через два дня у них заберут эту силу, — и она, как и все на свете не-ведьмы, снова будет снова летать лишь во сне...
Днепр — широкий и черный остался позади.
«Редкая птица долетит до середины Днепра» — утверждал Николай Васильевич Гоголь. Но, будучи не птицей, а Киевицей, блондинка с фамилией Чуб перемахнула древнюю реку за пару секунд и ворвалась в Киев Левобережный.
— Спускаемся, — предупредила Землепотрясная минут семь спустя.
Стать летчицей-космонавткой Даша мечтала не зря. Чуб была прирожденной труболеткой!
Сделав умопомрачительный зигзаг, она нырнула в черную расщелину улицы, и вновь взвилась вверх.
— Это не Ахматовой. Это…
— Она параллельная! — откликнулась Маша. — Вправо!...
Дашина подруга-метла лихо перепрыгнула ряды серых крыш.
И пошла на снижение.
— А люди? — крикнула Маша. — Они ж нас увидят!
— Они увидят зрелище, а мы — Хлеб! — сьерничала Чуб, и, наплевав на все возможные инсульты и инфаркты, которые они могли вызвать оптом и в розницу, пролетев мимо окон мирных граждан, снизилась на высоту второго этажа.
— «Невидимы и свободны», — прошептала Маша слова, сделавшие незримой булгаковскую Маргариту Николаевну.
Но литературное заклинание не помогло.
— Вот он, наш «хлебушек»… — Чуб рулила к «особой примете».
Машины ноги коснулись земли.
Двухместная метла выскочила из-под нее, ударилась об асфальт.
— Да, это тот самый дом! — Даша подобрала свой «фаллический символ», и глубокомысленно оперлась о древко подбородком. — Этаж, по-моему, был третий, — сказала она. — А вот окно… Ты помнишь, какое окно?
— Горящее.
— Классная примета, — фыркнула напарница. — Ни-че, что пока мы летели, оно сто раз погаснуть могло? О’кей. Облетим третий этаж по периметру…
— Даш, нас увидят! Еще не поздно. Ты только представь…
— Представила. Жуть! — кивнула та. — А варианты есть? На метлу!
Ведьмацкий экипаж взмыл в воздух.
К счастью большая часть окон была зашторенной, черной. Или к несчастью, — если одно из них было тем самым, успевшим погаснуть окном, куда им предстояло попасть.
Выровнявшись, Даша «прочертила» третий этаж.
Маша успела разглядеть голого парня-подростка, стоящего у зеркала, к ним спиной. Мужчину за компьютером: дядя даже не поднял головы от монитора. Пожилую семейную пару, взиравшую в голубоватый телевизионный экран. Женщину, стоящую на табуретке, с веревочной петлей на шее…
Больше ничего рассмотреть она не смогла, одурев от грохота.
Оглушенная пролетела сквозь окно, болезненно приземлилась на пол, и только там поняла: со свойственной Даше Чуб простотой, несостоявшаяся космонавтка протаранила стекло древком метлы, загремев (в прямом смысле этого слова!) прямо в дом потенциальной самоубийцы.
Впрочем, самоубийца больше не была потенциальной — она висела. Ее лицо со страшной гримасой корчилось в бурой петле. Чуб танцевала вокруг пытаясь обхватить висевшую за ноги. Конечности женщины конвульсивно болтались туда-сюда, не даваясь Даше в руки.
— Маш, помоги!!!
Ковалева с трудом собрала себя с пола.
Рука, повстречавшаяся с осколком стекла, кровоточила, бок — обиженно ныл.
Взгляд метнулся к отброшенной табуретке, а ум сообразил: при виде кошмарного зрелища — двух влетающих на метле нежданных гостей, — женщина вздрогнула, и постамент вывернулся у нее из-под ног.
Вскочив, подхватив табурет, Маша постаралась вернуть его на место. Чуб таки удалось обхватить ноги повесившейся, и вернуть ее ступни на сиденье. Но теперь обмякла верхняя часть — голова дамы безвольно висела в ожерелье веревке. Самоубийца была без сознания.
— Нож! — заголосила Чуб, кое-как удерживая горизонтально упрямую дамочку, пытающуюся задохнуться в петле — не так, так эдак!
Ковалева вобрала в себя комнату и обнаружила нужное — ножницы в стакане на письменном столе.
Поддерживаемое четырьмя руками, тело несчастной повалилось на грязный паркет.
— Интересно, чего она вешалась? — подумала вслух Даша Чуб.
Маша осмотрелась.
Комната казалась нежилой. Письменный стол выбежал на середину гостиной, всюду лежали тюки, чемоданы. На полу валялся белый журнал, оказавшийся при близком знакомстве литературным, с гордым именем «Ренессанс». В их небесном видении женщина держала его в руках.
Ковалева подобрала издание. Открыла его наугад.
Но журнал распахнулся сам — там, где был научен открываться. На 89 странице, запечатлевшей то самое высосанное жизнь лицо их спасенной…
— Анна Голенко, — прочитала студентка. — Ее зовут Анна Голенко. Тут напечатаны ее стихи. Она — поэтесса.
— А-а-а, — поскучнела Чуб, — тогда понятно чего она вешалась. Все поэты кончают с собой — это у них такая традиция. Вот только куда нам ее девать? Одну нельзя оставлять. В больницу?
— Ты что! — округлила глаза напарница. — Ведь дело ж не в самоубийце. Вряд ли Киевицы спасают самоубийц. Ее повешенье должно для нас что-то значить.
— Тогда к нам, на Яр Вал? Подождем, пока очухается.
— А если, когда она очухается, наши кошки что-нибудь скажут? Она ж опять в обморок упадет. И вообще…
С появлением Акнир, Башня на Яр Валу перестала быть безопасным местом.
— О’кей, — приняла нелегкое для нее решение Даша. — Везем ко мне.
— К тебе? Куда?
До недавнего времени певица и арт-директор проживала в гримерке клуба «О-ё-ёй!», будучи изгнанной из которой, перебралась в Башню… И ни разу еще не заикалась про наличие иного — постоянного места жительства.
— На Десятинную, — пояснила Чуб. — Живу я там. Правда, я с матерью жутко поцапалась. Но все равно ведь надо у нее про родственников-ведьм выяснять. К тому же она обожает возиться с самоубийцами.
— Обожает возиться?.. — поразилась Маша.
За время их знакомства «обожает возиться с самоубийцами» было первым информацией о Дашиной матери.
— Ага. — подтвердила Чуб. — Мама обожает поэтов, покончивших с собой. Она у меня знаешь кто? Маяковка!
