Галина Гончарова - Проект «Крейсер»
— Вот оно что…
— Да. А тогда, ребенком, я понял только одно. Они — эмпаты. А я безумно хотел спасти свою сестру.
— Они прочитали ваши эмоции.
— И эти эмоции оказались чужды им. Но — интересны. Они стали исследовать меня. У них уже есть своего рода матрица человека. Его способности, возможности, прогноз развития. Прогноз этак на десять тысяч лет вперед.
— Это невозможно!
— Почему же? Кстати, фит’данго не играют в шахматы. Для них эта игра слишком примитивна. Как если бы вы, капитан, стали играть в куколки и кубики. И наши компьютеры, даже Тера-Z для них на уровне старых счетов. Сломанных.
Сарн распахнул глаза. Ученый говорил спокойно, даже со скукой. И капитан всей кожей чувствовал — он не врет. Ни капли не врет.
— Я заплатил собой за Люсию. Не могу сказать, что это было приятно. Больно. Страшно. Но… в одном фит’данго и я совпали по всем параметрам. Им было безумно интересно узнавать новое. Мне — тоже. И ради новых знаний я терпел все, что со мной проделывали.
— Полагаю, что именно — вы мне не расскажете?
— Самой невинной вещью была трепанация черепа. Заметим, я был в полном сознании при любой операции. Но это было не так важно. Важны были их знания. Я получил свободный доступ к их компьютерам — и впитывал информацию часами.
— К их компьютерам? Но у фит’данго нет своих компьютеров. И кораблей. И даже зданий. Или все это расположено под землей?
— Нет. Все это расположено на поверхности земли.
— И никто этого не заметил?
— Конечно. Рядом с компьютером фит’данго может пройти сотня человек и даже не понять, что это такое. У них биологическая цивилизация. Цивилизация, которая может путешествовать в космосе. Но недалеко. Их система полностью освоена. Большего им не надо. Имеющееся количество фит’данго позволяет функционировать с максимальной эффективностью. Посольства накапливают знания и передают их на родину. И все. Этого довольно.
— Знание ради знания? Непримененное?
— Иначе галактикой давно бы правили фит’данго.
— Я не сказал бы, что они стремятся к власти.
— Ну да. Фит’данго — цивилизация, пошедшая по иному пути развития. Поэтому мы, наверное, никогда не найдем общего языка с человечеством. Поэтому любой человек пройдет мимо нашегокомпьютера, как мимо обычной лужи.
— Лужи?
— Да. Биокомпьютеры. Невероятно сложные, невероятно технологичные — и живые. Полуразумные. Способные сами выбирать, с кем им работать. И видящие цель своей компьютерной жизни также в накоплении знаний.
— С вами они работали, док?
— Да.
— Я заметил, вы сказали: «Мы, наверное, никогда не найдем общего языка с человечеством». Относите себя к фит’данго?
Доктор пожал плечами:
— Не знаю. В своем роде я тот же Маугли. Ребенок, воспитанный волками, ребенок, воспитанный фит’данго… Разница между нами только во времени и пространстве.
— И в образовании, полагаю.
— И это тоже. Но мы отвлеклись, капитан. Что я могу предложить вам? И что вы можете предложить мне?
— Начнем с первого вопроса, — усмехнулся Сарн. Его забавляла наглость ученого. И не просто забавляла. Вызывала уважение. Пусть даже его отношение к смерти — вопрос воспитания. А к мучительной смерти? А Сарн мог это обеспечить.
Страх он распознавал под любыми масками. Дрожание пальцев, чуть заметная нотка в запахе пота, попытка отвести взгляд, покраснение или побледнение кожи — те непроизвольные реакции, которые люди не могут контролировать. Он легко читал их. Очень легко. Но здесь и сейчас его не боялись.
— Что я могу предложить? Многое. Начнем с моей маски. Надев ее, вы сможете проникнуть даже в сенат нопашцев. И вас не распознают. Операции по смене отпечатков пальцев и сетчатки, генетического кода — в пределах, достаточных для неопознания ваших людей. Это — для них. Разумеется, все эти операции будут проходить без последствий для организма.
— Это замечательно. А для меня?
— А для вас я могу приоткрыть другое направление. Вы знаете, что идут работы по созданию идеального солдата?
— Вы хотите предложить мне именно это?
— Нет. Это неинтересно. Интереснее другое.
— Вот как? И что же?
Против воли Сарн заинтересовался. Вырастить идеального солдата… Кто и когда не пытался этим заниматься? Даже нопашцы, хоть и орали на каждом углу о правах человека, все равно проводили те же эксперименты. Втихую, на заключенных, на пленных пиратах, на «мусорных людях»…
И Сарн не отказался бы иметь абсолютно послушную ему армию. Сверхсильную. Сверхбыструю. Сверх…
— Мне жаль разочаровывать вас, капитан, но это — пустые мечтания, — раздался рядом мягкий голос.
Сарн вздрогнул и зло поглядел на доктора.
— Так не разочаровывайте, док. Это ведь может быть опасно. Смертельноопасно.
— Увы. Капитан, вы не представляете, о чем говорите. Человеческие болваны-ученые могут пытаться улучшить то, что дала природа, но никогда не добьются результата.
— Почему?
— Потому что. Человек — это отлично сбалансированная система. И все в ней находится в равновесии. Можно улучшить его незначительно. Зрение, слух, осязание, обоняние, скорость реакции… Можно уменьшить чувствительность. Можно многое. Но существуют Весы. — Доктор произнес это слово так, что Сарн невольно прислушался.
— Весы?
— Если хотите, закон природы. За улучшения здесь и сейчас расплатятся последующие поколения.
— Вот как?
— Да. Если позволите, я прочитаю вам краткую лекцию на эту тему. Иначе мне будет сложно обосновать свое предложение вам.
— Читайте, — вальяжно разрешил Сарн, откидываясь на спинку кресла.
Пират был далеко не глуп. Да, Сарн Готтран был садистом. Жестоким извращенцем, который не то что не ведал жалости, но даже не знал такого слова. Он понятия не имел ни о морали, ни о нравственности. Не собирался держать данное кому бы то ни было обещание. И любой человек мог пострадать от его взрывного характера.
Но!
Одного у пирата было не отнять.
Он был умен. Холодным, рассудочным умом купца. И единственное, что могло остановить его гнев, — это напоминание об упускаемой выгоде.
Эрасмиус Гризмер мог ему пригодиться. Стало быть, пока он останется жив.
А если для большей осведомленности о его талантах надо выслушать лекцию, Сарн выслушает ее. В конце концов, надо знать, куда приспособить этого ученого. Эту… новую вещь в хозяйстве.
