Ирина Шевченко - Осторожно, женское фэнтези. Книга 1
— Миссис Ева Кингслей, — представил Грин. — Декан факультета прорицаний и пророчеств, моя пациентка и основная причина того, что вы сейчас либо упадете в обморок, либо сбежите в другое крыло.
— А давайте… пойдем к единорогу? — выдавила я.
— Давайте, — с мрачной улыбкой согласился доктор. — Встретимся на крыльце. Идите вперед… Бегите. Бегите, Бет…
Как я могла не вспомнить о ней?
Нет, когда мы с друзьями только начали собирать информацию обо всем, что связанно с исчезновениями, имя Евы Кингслей всплыло… и тут же забылось. Она ведь ничем не могла помочь, ничего не могла рассказать — всего лишь случайная жертва. Моя жертва. Я написала об этом. Придала истории таинственности и загадочности. Надо же, даже декан прорицателей не смогла определить, что случилось со студентами, и сама впала в кому, пытаясь увидеть, где они сейчас!
А они сейчас нигде. Как и разум миссис Кингслей…
Я обхватила руками шею единорога и прижалась щекой к мягкой шерсти. В этот раз не пришлось звать и уговаривать. Он сам подошел, почувствовав мое состояние, ткнулся мордой мне в лоб и позволил себя обнять. Чудо чудное. Теплое, спокойное, уютное. А я… Я пыталась вспомнить, во что была одета леди Каролайн, и о чем они говорили с Грином, пока мы шли к домику единорога, но в ушах и в мыслях шумело море. Может, мне и не нужно сейчас думать? Я ведь этого и хотела. Не думать, отвлечься от всего…
— Отпустило? — поинтересовался со стороны Грин.
— Да, благодарю.
То-то он удивился сегодня моему приветствию-извинению. Я полагала, что подслушала нечто пикантное, интимное, а это был лишь разговор двух медиков, обсуждающих целесообразность дорогостоящего лечения. Для врача дорогостоящего.
— Леди Пенелопа права? — спросила я, прячась под пышной, но невесомой, как паутинка, гривой единорога.
— Нет, естественно. Я полностью контролирую процесс.
Ложь, которая не может меня обмануть, как бы уверенно ни звучала.
Я даже не человек с индикатором уровня магии. Я сама — индикатор. И понимаю, что никаким контролем тут и не пахнет. Даже если он научится избегать всплесков вроде сегодняшнего, даже если стабилизирует связь на одном уровне, не сможет полностью нейтрализовать последствия. Если я постоянно, при каждой встрече с ним, начиная с самого первого дня, чувствую негатив от этой связи, что должен чувствовать он?
Зачем? Чего ради?
— Вы с ней… — начала я и умолкла, не зная, как спросить.
Вы с ней любовники? Близкие друзья? Родственники?
— Соседи, — ответил Грин, без продолжения поняв суть вопроса. — Живем рядом. Всего-то в получасе ходьбы друг от друга. Может, чуть больше.
— Снова язвите?
— Ничуть. Мы даже здоровались при встрече до того, как ее привезли в лечебницу уже такой. Правда, я отчего-то был уверен, что имя у нее другое, какое-то цветочное — Роза или Виолетта. Даже не знаю, откуда такие ассоциации. А ее муж, Роберт, подвозил меня однажды, порталы тогда сбоили из-за грозы. У него автомобиль…
Пышные усы и светлые, почти как у эльфа, глаза. Он регулярно приносит жене букеты ее любимых цветов и учит ее лечащего врача водить машину. Считает его хорошим доктором и даже не сомневается, что он поставит супругу на ноги… А тот бесится от бессилия и срывает злость на пустых бочках, понимая, что ничего не может сделать — только поддерживать жизнь в неподвижном теле, непрерывно подпитывая его собственной энергией…
Удивительно, как одна деталь меняет виденье целой картины, и многие вещи, казалось бы, не связанные между собой, получают объяснение.
— Потому вы и не любите хризантемы?
— Нет, — усмехнулся Грин, проследив ход моей мысли. — Они мне никогда не нравились. Но теперь, — усмешка растаяла, оставив в уголках тонкого рта жесткие морщины, — просто терпеть их не могу.
И все же многое еще непонятно. Самое главное…
— Зачем? Почему так?
— Потому что я это могу, — пожал плечами доктор. — Потому что это — единственный выход. Если разорвать связь, она умрет в течение суток.
— А если не разорвать, сколько протянете вы?
— Вы слишком хорошо обо мне думаете, Бет, — снова усмехнулся мужчина. — Или плохо. Зависит от того, что вы больше цените в людях, чуткость и сострадание или трезвый расчет. Ваша наставница подозревает меня в избытке первого. Хочет рассказать Роберту Кингслею, во что обходится лечение его жены, и надеется, что он, как порядочный человек, не примет подобной жертвы.
— Но это не жертва для вас?
— Жертвенность не в моей натуре.
— А что в вашей натуре? Бросать вызов смерти, с какими бы сложностями это ни было сопряжено, как тогда, с эльфом, и побеждать любой ценой?
— И отступать, если цена становится непомерно высока.
— Часто отступали? — спросила я с неверием.
— Признаться, еще не пробовал. Но в этот раз…
— Будет как всегда, — проговорила я, прячась за шею единорога, внимательно прислушивающегося к нашему странному разговору. — Леди Пенелопа права. Вы не знаете, когда нужно остановиться. Что с вами не так?
— Со мной? — растерялся он. — А что со мной не так?
— Почему вы настолько не цените собственную жизнь? Мне неизвестны все случаи, но вспомнить того же эльфа: представляете, что с вами сделали бы, умри он на операционном столе?
— Он не умер бы, — прозвучало в ответ уверенное.
— Он мог умереть, — не согласилась я. — Ни один целитель… нормальный целитель не исключал бы такой возможности и хорошо подумал бы, прежде… Разве что он все равно умирал бы.
Новое предположение казалось логичным и отчего-то совсем не страшным. Напротив, это успокоило бы, объяснило бы все, сделало понятным. Непонятное меня пугало… даже в присутствии единорога…
— Вы умираете? — задала я вопрос в лоб. — Что-то неизлечимое? Неоперабельный порок сердца? Рак?
— Помилуйте, Бет, — рассмеялся доктор. — Зачем мне рак? У меня кошка. А жизнь… Это и есть моя жизнь. Разве она плоха?
— Кроме того, что может оказаться слишком короткой?
— Не окажется, — уверил Грин. — Я знаю допустимый предел. И, что бы вы с леди Райс ни думали, готов разорвать связь в случае угрозы. А до этого буду искать решение.
— Хорошо, — кивнула я. — Правда, вы молодец. Чудотворец, талантище, посланец и любимец богов. И при этом — разумный человек, знающий, когда нужно остановиться.
— Это сейчас был сарказм? — уточнил доктор.
— Он самый. Прячу под ним зависть к вашему гению.
— Могли бы не прятать. Мне нравится будить в людях низменные чувства, а зависть как раз из их числа. Впрочем, продолжайте. Вы, кажется, хотели о чем-то спросить?
