Карина Демина - Черный Принц (СИ)
Кажется, она засмеялась.
Хриплый, сиплый клекочущий смех, которым Ульне захлебывалась, и Марта держала голову ее, гладила изрезанные морщинами щеки, пытаясь сдержать слезы.
А когда Ульне затихла, забывшись сном - пусть будет легким - медленно сползла с кровати. Ушел, стало быть… надолго ли?
На часах - четверть пятого, но за окном светло, и часам веры нет… массивный ключ с длинной цевкой лежал на столике, меж шкатулки с бусами и старым канделябром. Марта взяла его… и положила на место. Она подошла к шкафу, тронула медные ручки его…
…если этот вернется, то Марте точно не жить.
…но разве она так уж боится смерти? Боится, но… справится со страхом.
Сунув в рот последнее печеньице, Марта вытащила из мотков пряжи ключ, отерла его о не слишком чистую рубаху. Ключ повернулся в замке беззвучно, и дверь открылась.
Жаль, что свеча почти погасла, темноты Марта боялась, пожалуй, больше, чем смерти.
Глава 29.
- Спишь? - губы касаются шеи.
- Сплю.
С ним легко соглашаться, и Кэри жмурится, поворачивается, прижимаясь к мужу.
- Совсем спишь?
- Угу.
В кольце его рук, уткнувшись носом в грудь.
- И не проснешься?
Легкий поцелуй в нос.
- Зачем?
- Просто так, - у Брокка светлые глаза, в которые ей нравится смотреть… смотреться, как в зеркала, только много-много лучше. - Ты знаешь, что ты очень красивая?
- Не знаю.
- Я же тебе только что сказал это?
- Все равно не знаю, скажи еще.
- Моя жена, - он шепчет, оставляя на коже след своих губ, - невероятно красивая женщина.
Смех. И палец на переносице.
- Вот только спать любит… и проспит все на свете.
- Что например?
- Завтрак.
- Я не голодна.
- Совсем-совсем? - он переворачивается на спину, увлекая Кэри за собой.
- Немного… на тебе неудобно лежать!
- Почему?
И руку перекинул через спину, не позволяя слезть.
- Ты костистый!
- Неправда.
- Правда, - впрочем, так удобней его разглядывать… и странное дело, стыда Кэри не испытывает, скорее уж любопытство. - Костистый и жилистый…
Загоревший на шее, а грудь бледная и с родинками, которые треугольником. И Кэри вычерчивает этот треугольник, от родинке к родинке… бесконечный путь.
- Кэр-р-ри…
…и когда ее имя произносит, то внутри него что-то урчит… или это не от имени, но от голода? Тогда и вправду вставать бы надо, но не хочется.
А ночь закончилась, и Кэри немного страшно, вдруг да утро все изменит?
Он снова отстранится, и тогда…
- Кэри, - Брокк стряхивает ее, но не позволяет упасть, прижимает к кровати, целует в нос. - Скажи, что бы я без тебя делал?
- Жил бы…
- …несоблазненным.
Он смеется, и от смеха становится легко-легко.
Ничего не изменится.
Это ее муж… и ее дом… и ее жизнь, которая уже навсегда.
- Кэри, - он наклоняется, упираясь лбом в лоб. - Кэр-р-ри…
- Что?
- Ничего, просто так… или нельзя?
- Можно, наверное…
И старые часы оживают. Удары их эхом разносятся по дому, отмечая новый час жизни… и наверное, вправду пора вставать.
Хотя бы для завтрака.
- Ты как? - Брокк убирает с ее лица пряди.
- Хорошо.
- Точно?
- Да, - теплое плечо и теплые же пальцы, несмотря на то, что железные. Кэри помнит, насколько они ласковые. И тянется, льнет к руке, которая замирает, словно опасаясь спугнуть.
- Кэри, - он становится серьезен, и значит, все-таки закончилась чудесная ночь. - Пожалуйста, не сердись, но после бала я отправлю тебя в Долину.
Сердиться у нее настроения нет.
- И на балу… пожалуйста, держись меня.
- Держусь.
Его и за него.
- Или Одена… он будет. Виттара еще…
- Все будет хорошо.
Опять тревоги, которые его не отпускают, и Кэри борется с ними единственным доступным ей способом, стирая морщины с его лба.
Губы сухие, жесткие.
Мягкие.
А в глазах - солнце, наверное, так не бывает, чтобы солнце в исключительном владении, но у Кэри оно - собственное, единоличного пользования.
- Все будет, - эхом повторяет Брокк.
Будет обязательно.
А дни, пусть и прибавляют по минуте после ночи перелома, все еще коротки. И нынешний тает фисташковым мороженым. Сладкие минуты, и кофейная горечь часов. Время ощущается остро, и Кэри прячется от него. Завтрак и старые часы, следящие за Кэри круглыми глазами бронзовых сов. Серебряные кольца для салфеток и жесткая накрахмаленная ткань.
Скатерть с зимним узором. И пара свечей в гнезде можжевеловых веток. Лента развязалась, легла золотистой дорожкой…
- О чем ты думаешь? - Брокк рядом, близко и эта близость успокаивает.
- О том, что будет.
- Сегодня?
- Нет, вообще будет… с тобой и со мной.
- С тобой, - повторяет он за нею, - и со мной… с нами… мы будем жить долго.
- И счастливо?
- Конечно, как иначе, - Брокк убирает дорожку из ленты. - Счастливо… и очень-очень долго… в Долине или в городе, где ты захочешь.
Не так уж важно, если вместе и счастливо. Кэри знает, что у счастья привкус утреннего кофе, которое варят здесь с корицей и каплей лимонного сока для кислоты. Аромат свежего хлеба и молока, оно в фарфоровом кофейнике с нарисованной коровой… счастье звенит в крови, и просто так… колокольчики из ее косы не все еще собрали…
И разве важно, где?
С кем - дело иное… и наверное, он тоже понимает, если улыбается.
Близкий далекий человек.
Птицелов.
И сама Кэри в узкоклювой маске белой цапли. Рукава-крылья, вышивка белым по белому.
Жемчуг.
Посеребренные перья и алмазная эгретка в волосах.
Белое. Зимнее. Льдистое.
И внезапный страх, иррациональный, рожденный тенью, которая стоит за спиной, не смея прикоснуться. Она, заблудившись в открытых зеркалах, не нашла обратной дороги, а быть может, не захотела уходить, предпочтя остаться в мире живых.
- Ты… отпустил меня, верно? А я тебя…
Случайная ласка сквозняка, и альвийский шелк льнет к коже, обрисовывая фигуру почти вызывающе…
…отпустил. Но не оставил.
Хорошо.
Наверное… в карете она глядела на мужа, а тот - на огни, заполонившие город. Вновь распустились белые шары газовых фонарей, и костры горели ярко, пожалуй, ярче, чем когда бы то ни было…
…когда я умру, - голос Сверра доносился из-за грани, не того чужака, которого Кэри боялась, но мальчишки с длинными белыми волосами. Он сидел на подоконнике, свесив ноги в пустоту. И белый пух садился на колени.
- Слезь, а то простынешь.
Кэри было холодно смотреть на него.
