Путешествие Иранон (СИ) - Альсури Мелисса

Чирикнув в ответ что-то невразумительное, я проследил, с какой тяжестью девчонка возвращается обратно к постели, но судя по разговору с наставником, раньше было еще хуже.

Медленно присев на край кровати, она кое-как закинула ноги под одеяло и с облегчением выдохнула, положив голову на подушку. Отяжелевшие от слез и усталости веки стремились увести незнакомку в мир грёз, но она упорно оставалась на грани, продолжая сонно бормотать.

— Будем с тобой есть каши и булочки по утрам, и… глядеть в окно. Там столько прохожих.

Что ж, именно к утру мне стоило бы исчезнуть отсюда, стоит осмотреть хотя бы часть улиц, на всякий случай.

Хотя, как и кого стоило искать, я совсем не представлял, будет ли Иранон такой же взрослой или только родившейся на свет? Возможно, придется понаблюдать несколько лет, сравнивая всех похожих девиц, если вообще Иранон должна выглядеть похоже на ту, что была со мной.

— На обед дают суп, не люблю суп, вот бы вместо него творожную запеканку…

Ведьма будто специально не говорила мне ничего, даже намека не дала, как в издевку, а я и спросить теперь не могу.

— А на ужин что-то вкусное, может, мама придет, снова ворчать будет, Иранон-Иранон… совсем не жалеешь ноги…

Пушистые рыжие ресницы сомкнулись, закончив маленький монолог. С пухлых губ сорвалось чуть слышное сопение. Вихрастые пряди на самой макушке рассыпались, явив мне едва зарождающийся рог.

Воля

Обретши столь желанную мне душу, я неожиданно понял, что совсем не представляю, как быть дальше.

Вихрастый рыжий пожар день ото дня просыпался и засыпал под моим чутким надзором. Почти всё отведенное время она тратила на чтение приносимых служащими книг и разглядывание мира по ту сторону окна. Кристальные наросты, упрямо скрепившие тело Иранон, отходили медленно и неохотно, иногда будто бы нарочно задерживаясь под кожей из-за отчаянного желания девочки сбежать из заточения.

В такие дни, когда маячащая на горизонте надежда будто бы отдалялась, Иранон ложилась спать, как только зайдет солнце, с одной стороны стараясь приблизить утро, а с другой — позволить себе еще немного слёз, уткнувшись в шелковую ткань наволочки.

Я утешал ее как мог, пытался скрасить ее комнату щебетом или случайными вещицами, подобранными на ближайших улочках, но в особенно горестные дни Иранон меня прогоняла. Один мой вид начинал раздражать ее, ведь я мог выйти из комнаты, а она нет.

— Когда-нибудь ты полностью восстановишься и даже не вспомнишь время взаперти, потерпи, пожалуйста, моя бусинка.

Невысокая девушка, на вид слишком молодая для того, чтобы зваться матерью, и по натуре слишком мягкая, чтобы противостоять буйству расстроенного ребенка, навещала нас обыкновенно во время ужина, принося всевозможные сладости и развлечения в надежде задобрить дочь, но не всегда преуспевая в этом. В дождливые дни, такие как этот, наполненные серыми свинцовыми тучами и мелкой невнятной моросью, капризы и усталость Иранон будто бы брали верх над любыми увещеваниями и остатками благоразумия. Не зная куда себя деть, девочка нервно ковыряла край кристаллов на ноге, по чуть-чуть снимая корку и открывая рану.

— Не могу-у… не могу я больше сидеть здесь! Почему бы не перенести меня хотя бы к дому? Там ничего не угрожает, там будешь ты, наставник может навещать раз в неделю. Я буду сидеть во дворе, чу-уточку гулять и смотреть на совершенно другой оконный проем! Столько больных остается доживать свой век в доме, так чем я хуже?!

Сидя за столом и скорбно положив голову на столешницу, Иранон возмущенно засопела, отворачиваясь от матери. Тонкие пальчики ловко подцепили уже начавший отходить кусочек камня, слишком толстого, чтобы он без проблем откололся сам.

— Иранон…

— Мне даже поговорить не с кем!

Вцепившись в находку, как в верную добычу, пока родительница не видит, дитя сильнее надавила на край кристалла, мне показалось, что раздался едва слышимый треск. Насторожившись, я подобрался ближе, но девчонка при видя меня резко передернула плечами.

— Прости…

— Неужели тебе настолько наплевать на меня?!

— Конечно нет, но, милая, ты особенная. Твой разум проснулся в чужом теле, уже покинутом хозяйкой. Она очень желала о перерождении и очищении от прежних воспоминаний, благодаря чему ты смогла вернуться на острова, но, если бы не имя, я бы так и не нашла тебя, моя бусинка.

— Только имя у меня и есть…

От ноги снова раздался тихий треск, несмело подлетев, я уцепился за рукав девчонки, но она с легкостью сбросила меня с него, тут же вернувшись к отвратительному занятию.

— Внешний мир наверняка таил в себе много ужасов, путешествие туда было ошибкой, и Мундус исправил ее.

— Враньё! Ты не можешь этого знать! Что если, как и здесь, мы всего лишь в заточении, пока за горизонтом проносится жизнь!

— Иранон…

Ладонь ребенка дрогнула, пальцы царапнули по камню и неловко дернули край каменной корки, резко и слишком грубо обламывая ее на колене. Не успев понять, что случилось, Иранон подскочила на ноги, уронив отколовшийся кусочек и с ужасом взглянув на открывшуюся рану. Красная полоска расчертила бледную кожу, затекая в самые крохотные трещинки чуть сверкающих кристаллов.

— Ой…

— О, Спящий! Как же ты…

— Я случайно!

— Потерпи немного, дай перевязать.

Материнские руки с быстротой фокусника сняли шелковую повязку, украшавшую голову, не увенчанную крохотными рогами. Медные, как у Иранон, волосы охотно скользнули по плечам, закрывая удивительно молодое веснушчатое лицо с печально поблескивающими в уголках глазами цвета хвои. Присев, девушка осторожно и ловко начала перевязывать тонкую девичью коленку, вместе с дочерью наблюдая, как на кремовой ткани вызывающе проступили мелкие багровые пятна.

Сжав подол своей простой светлой туники, точно такой же, как и у всех обладателей Акрополя, Иранон с силой прикусила губу, стараясь вновь не расплакаться.

— Опять всё испортила…

— Не говори так.

— У меня никогда ничего не выходит.

— Милая, это всего лишь рана, у всех они бывают.

Сгорбившись так, словно ее отчитывают, девчонка стыдливо опустила взгляд. Кровь на ране почти остановилась, но теперь мелкое происшествие лишь сильнее подчеркнуло, как сильно Иранон устала от каменной брони, сковывающей ее тело и рассыпанной чешуйками-осколками даже по ключицам.

— Иди ко мне.

Склонившись к дочери, девушка с неожиданной легкостью подхватила ее на руки и, покачав, как малое дитя, вдруг понесла в сторону столь желанного выхода из нашей «камеры». Вцепившись в материнскую шею, Иранон, проглотив язык, молча провожала взглядом мириады ступенек, исчезающих под чужими ногами и ярким, будто выкрашенным акварелью, зеленым подолом платья.

Вскоре лестница в башню сменилась просторным цветистым залом, выбитым прямо в скальной стене — удивительный камень, ставший стенами здесь, переливался словно перламутровая раковина и мягко подсвечивал высокую статую, замершую в нише на пьедестале. Невиданный мной ранее бог в свободном одеянии держал в руках множество различных плодов, сыплющихся прямо к его ногам. Несколько крупных виноградин и целое яблоко упали даже на пол, застыв возле ниши и поблескивая на свету глянцевыми боками. Неровный радужный перелив создавал впечатление, будто фигура на пьедестале еще дрожит, а фрукты в ее руках и под ногами едва-едва замерли.

— Кто это, мам?

— Спящий, до того, как безумец призвал в наш дом скверну. Мир тогда был молод и прекрасен, как созревший на солнце плод, так же сладок и полон жизни, как парное молоко.

Заворожённый открывшимся мне зрелищем я хотел бы остаться чуточку дольше в зале, хотя бы мельком изучив природу столь необычного камня и лицо никогда невиданного божества, но тихие шаги девушки начали удаляться. Тяжелая деревянная дверь выхода скрипнула от толчка, пришлось поторопиться, чтобы вовремя вылететь на улицу и не оказаться запертым в многочисленных помещениях диковинного замка.