Кий Джонсон - Женщина-лиса
— Вы, сосунки! — вспылил Дедушка. — Вы понятия не имеете, на что способны люди!
— Если тут так опасно, зачем нам здесь оставаться? — спросила Мать. — Почему бы нам не убежать в лес и не жить с тануки-барсуками, волками и другими хищниками? Мы маленькие, нам не надо много еды, может, они нас даже не заметят.
— Нет, — сказал Дедушка после недолгого молчания. — Щенки еще слишком молоды…
— Они бы уже давно ушли от нас, если бы ты не держал их, — возразила Мать.
— А ты слишком проста, — продолжал он, не обращая внимания на Мать. — А я слишком стар. К тому же ты знаешь: хищники не потерпят нас на своей территории. По крайней мере люди нас не съедят.
— Но это не единственная причина, по которой ты хочешь остаться здесь. — Мать стукнула хвостом о землю. — Ты знал этих людей и раньше. И это смущает тебя. Когда моя мать была жива, она рассказывала мне…
— Замолчи! — тявкнул на нее Дедушка. Единственный раз она сказала нечто разумное, что даже задело Дедушку. — Нечего об этом говорить.
Они обнаружили нашу нору на следующий день.
15. Дневник Шикуджо
Утки оставили после себя больше, чем мы думали. Наутро после приезда няня привела Тамадаро поприветствовать меня. Пока она рассказывала, как мальчик устроился на новом месте, он обследовал мои комнаты. За большим сундуком, который внесли раньше остальных, сын нашел комок грязи, облепленный болотной травой, а в нем — кладку невысиженных утиных яиц.
Мне стало тревожно из-за того, что для Тамадаро эта находка оказалась более захватывающей, чем все его игрушки, которые ему подарили мои родители, когда мы уезжали из столицы.
В нашем доме жили дикие звери, он весь зарос сорняками. Что еще мы здесь найдем?
16. Дневник Кая-но Йошифуджи
В мое первое утро в усадьбе светило яркое солнце, но небо было затянуто бледно-зеленой дымкой, которая постепенно рассеивалась. В один из таких просветов я увидел журавля: он легко взмахнул крыльями, взлетел с воды и сел на ветку многовекового дерева, как цветок, вернувшийся на свое место.
Хито принес завтрак: пропитанный уксусом рис с форелью, сервированный на красном лакированном подносе. Я ел и автоматически отвечал, даже не задумываясь над ответами, о том, что надо сделать, чтобы привести дом и сад в надлежащий вид. Перестроить забор? Построить новые ворота? Покрыть крышу черепицей? Вычистить конюшни? Углубить ирригационные системы для сада? Да. Да. Да. Если уж мы собираемся здесь жить.
Слуги все еще заняты уборкой. Я мог бы приказать им перестать это делать, перестать шуметь и оставить меня и мою паутину в покое. Но, возможно, осознание того, что я имел над ними власть, заставляло меня этого не делать. Поэтому я пошел прогуляться.
Никто точно не знает, где начинался и кончался сад, какая часть его создана людьми, какая — природой. Когда я в первый раз привез сюда Шикуджо, то был уверен, что единственное, к чему приложили руку садовники, — горшечные деревья и кусты. Что они выложили дворик гравием, подмели мостики и посыпали песком дорожки в саду. Все остальное — растения, камни, ручьи — выглядело диким, будто их не касалась рука человека.
Но потом я понял, что все гораздо сложнее, чем кажется на первый взгляд. Для того чтобы создать красивый в своей дикости сад, нужно приложить много труда. Поросшие мхом дорожки, небрежно треснувшие стебли бамбука в изгороди специально сделаны человеком «дикими». Холодными весенними утрами, еще до рассвета, я часами наблюдал, как садовники срывали отяжелевшие от воды лепестки с вишневых деревьев. Летом они щетками чистили сосны, чтобы избавить их от мертвых желтых иголок. Готовясь к снежной зиме, они связывали ветви сосен, чтобы те не поломались под тяжестью снега, бережно укрывали мох ковром из иголок и соломы.
И теперь, после стольких лет заботы, после стольких трудов — запустение! Камни на дорожках стали скользкими от мха и плесени. Поломанные ветки деревьев свешиваются прямо в лицо. С некоторых деревьев слезла кора, обнажив красную древесину.
Чем мне заполнить свое время здесь, в деревне? Мне и раньше это удавалось из рук вон плохо.
Полуобнаженные рабочие — крестьяне, на день оторванные от дел в полях, — столпились вокруг упавших бревен, еще мокрых и блестящих от росы. Рабочие, кажется, везде одинаковые: большую часть дня они лениво стоят, почесываясь от безделья, наслаждаются свежим воздухом с выражением безграничного удовольствия на лице. И только потом, после этого своеобразного ритуала, принимаются за дело и выполняют его как можно быстрее.
Мой сын Тамадаро присел на корточки перед кустиком травы и ковыряет ее палкой. Наверное, его няня заболела, или он сбежал от нее — она никогда бы не позволила ему так близко подойти к грязи и тем более копаться в ней, как не позволила бы надеть весной платье бледного цвета.
— Мой господин! — Хито склонился надо мной в торжественной позе.
— Что такое? — покорно спрашиваю я.
— Я боюсь, что в данный момент починить ворота невозможно. Вы видите землю вон там?
Он переступает через Тамадаро, как будто мальчик для него не больше, чем камень на пути.
Я смотрю на тот участок земли, куда он указал. Участок зарос какими-то сорняками и отличался от всего, что я видел за последнее время. Мой сын вырыл ямку возле ручья, туда набежала вода. Я посмотрел на отражение неба в мутной лужице.
— Ну и что? — нетерпеливо спросил я у Хито. Мне гораздо больше нравилось наблюдать за сыном, чем думать о строительстве ворот.
— Земля слишком сильно пропиталась водой. Мы не сможем поставить столбы, чтобы они держались, пока не высушим этот участок.
— Ну тогда осушите его.
— Если вы настаиваете, мой господин. Только нам придется также осушить ближайшее озеро.
Я смотрю на это озеро. Оно красивое и самое большое из трех, по краям заросшее камышом и ощипанной кроликами травой. Кролики ли это щипали траву? Насколько я знаю, садовники ползали на коленях всю ночь и стригли траву маленькими острыми ножичками. Деревья и голубое небо с белыми облаками отражались в спокойной воде озера. Если осушить это озеро, останется три акра вонючей засохшей грязи.
— Если не сейчас, то когда?
Хито вздохнул с облегчением.
— Зимой, перед дождями, после того как посадят рис, мы сможем отвести ручей. Так мы осушим озеро, восстановим илистое дно, где это будет необходимо, и снова наполним водоем.
— Отец! — кричит Тамадаро.
Он возбужден и от этого забыл все правила приличия, забыл про уважение к взрослым, про то, что должен молчать в нашем присутствии. Переминаясь с ноги на ногу, он показывает пальцем куда-то в сторону, на комок шерсти, который оказался серым кроликом, бегущим в густой траве по берегу озера.
