Безрассудная (ЛП) - Робертс Лорен

Если всю жизнь проливать кровь, каждое пятно начинает говорить, стоит только прислушаться.

А может, я просто сошел с ума.

Рана в сердце просачивается багровым пятном через грудь и растекается лужицей под ним. На песке вокруг него видны следы борьбы, отпечатки ног.

Что ж, по крайней мере, у нее была причина убить его.

Мой взгляд возвращается к мужчине, лежащему подо мной, и скользит по размазанной крови на подоле его рубашки, напротив раны. Я придвигаю лицо ближе, едва не задыхаясь от металлического и болезненного запаха.

— Это была она, — говорю я, не поднимая глаз на мужчин, обступивших меня. — Она была здесь. Она здесь. Он мертв не больше дня. — Я смотрю на кровь на его рубашке, где она поспешно вытерла руки.

Должно быть, она была в плохом состоянии, раз оставила такие улики на виду.

При этой мысли я вздыхаю, в десятый раз проводя грязными руками по еще более грязным волосам. Если она ранена, то не могла уйти далеко.

Если она ранена, значит, у меня есть преимущество.

Если она ранена, я должен спокойно относиться к этому.

Я качаю головой, жалея человека, который подошел к ней слишком близко. — Хватайте его. Мы передадим его товарищам по страже, чтобы они с ним разобрались.

Несколько Имперцев обмениваются взглядами, безмолвно интересуясь, кому из них выпадет нелегкая задача тащить разлагающееся тело. Я встаю, разминая затекшую шею, и, повернувшись к ним спиной, направляюсь в сторону виднеющегося города. — Если вам нужна поддержка, я с радостью…

Неприятный кашель и шарканье ног заглушают мои слова, и Имперцы, не теряя времени, следуют за мной с трупом на буксире. Но нам не приходится долго идти, прежде чем нас поглощает кишащий город.

Я отодвигаю в сторону выцветший от солнца баннер, низко висящий между разрушающимися зданиями, открывая лучший вид на город, который почти так же суров, как и люди, населяющие его. Злорадные взгляды встречают нас, в них читаются подозрения, которые жители Дор достаточно умны, чтобы не высказывать Элитным, прогуливающимся по их городу. Они словно чуют способности, заложенные в нашей крови, и при этом смотрят на нас свысока.

Я бросаю нескольким из них укоризненный и наглый кивок, ничуть не шокированный их реакцией на меня и моих людей. Дор не скрывает своей ненависти к Элитному королевству, ведь за последние десятилетия они приняли больше всего Обыкновенных.

У Ильи не было союзников со времен Чумы. С тех пор как королевство изолировалось, чтобы сохранить силы Элитных. С тех пор как Илья внезапно стал угрозой для всех, кто находился за его пределами.

Заметив стражника, который выглядит слишком скучающим, чтобы выполнять свою работу хотя бы отдаленно правильно, я протискиваюсь через людную рыночную улицу, на которую мы наткнулись, и направляюсь к нему. Дюйм за дюймом стражник выпрямляется с каждым мгновением, когда его глаза окидывают нас.

— Полагаю, это принадлежит вам, — говорю я, жестом указывая на мертвого стражника, лежащего у ног того, что стоял перед нами с широко раскрытыми глазами. — Мы нашли его по дороге в город. Он был ранен в грудь. — Стражник моргает. — И я знаю, кто в этом виноват. Мой вопрос в том, не видели ли вы ее, бродящую по городу.

— Е-ее? — заикается охранник. — Это сделала женщина? — Его глаза слегка расширяются от узнавания. — Это была она? Серебряная Спасительница?

Мне стоит большого труда не скривиться при этом имени. — Да. Она. Девушка, которую вы расклеили по всему городу. — Я жестом указываю на оборванный плакат рядом с головой охранника, едва взглянув на лицо, которое когда-то запомнил. Нет, мое внимание привлекает надпись, выведенная внизу: ДВАДЦАТЬ ТЫСЯЧ СЕРЕБРЯНИКОВ ЗА АРЕСТ ПЭЙДИН ГРЕЙ. ЖИВОЙ ИЛИ МЕРТВОЙ.

Живой или мертвой.

И Чума знает, что так просто она не пойдет. Вряд ли она позволит кому-то вернуть ее в Илью живой. А ведь именно этого хочет Китт, что бы он ни говорил окрестным городам.

Я возвращаю свое внимание к озадаченному стражнику, стоящему передо мной. — Ты не ответил на мой вопрос. Ты видел ее?

— Если бы видел, то уже притащил бы ее обратно в Илью за серебряники. — Он смеется, наполовину фыркая. — Значит, ваш король действительно заставил все города искать ее, да?

Да, это так.

— Если увидишь ее или что-нибудь подозрительное, докладывай мне, — говорю я, отклоняя его вопрос.

Еще одно фырканье. — Черта с два я тебе доложу. Кто ты такой, чтобы красть у меня двадцать тысяч серебряников?

Я подхожу ближе, изучая его достаточно долго, чтобы у него перехватило дыхание. — Я человек с двадцатью тысячами серебряников.

Наблюдать за тем, как от осознания этого у него отпадает челюсть, просто комично. — Ты… ты…

Я поворачиваюсь на пятках еще до того, как он успевает произнести мой титул.

Энфорсер.

Это слово витает в воздухе, и на меня оборачиваются, когда я прохожу мимо. Моя внешность хорошо известна в соседних городах: они относятся к Илье и его королевским особам как к сказке на ночь. Нас боготворят за то, что взаимная неприязнь сближает людей, давая повод для мелких сплетен, когда в разговоре наступает затишье.

Я осматриваю улицу в поисках чего-нибудь съедобного, выискивая тележку торговца. Я вымотался и начинаю чувствовать головокружение, как будто все разочарование, наполняющее мое тело, наконец-то осело в голове. Я направляюсь к скоплению телег, готовый растолкать любого, кто встанет между мной и моим аппетитом.

Но толпа расступается, словно среди них бродит Чума.

Шепот доносится до меня, мое имя срывается с губ, нахмурившихся. Я игнорирую их и сопутствующие им пристальные взгляды. Осуждение — знакомое чувство, почти комфортное своей предсказуемостью.

Хотя я сожалею о своей несдержанности, которая так быстро выдала меня.

— У вас есть мясо? — Торговец стоит ко мне спиной, когда я кладу несколько монет на его тележку и начинаю хватать черствые буханки хлеба, каждая из которых почти такая же твердая, как дерево, на котором они сложены.

Торговец поворачивается, окидывая темными глазами меня и разложенные перед ним монеты. — Только дикого кабана. — Голос у него именно такой, каким я его себе представлял, такой же грубый, как и его внешность.

Я киваю. — Я возьму достаточно для себя и своих людей.

Мою просьбу встречает долгое молчание. — Для тебя, — глаза мужчины сужаются при виде монет, — вдвойне.

Я наклоняю голову, и беззлобный смешок проскальзывает мимо моих губ. Торговец переминается с ноги на ногу, его тело напрягается, когда я кладу ладонь на шершавое дерево. Я киваю на монеты. — Мы с тобой оба знаем, что мясо не стоит и половины того, что я тебе уже дал.

— Вдвойне, — снова ворчит он.

— И почему, — мой голос звучит убийственно, — это?

— Потому что мне не нравишься ты и тебе подобные.

Я почти смеюсь над этим.

Тебе подобные.

Подумать только, везде, кроме Ильи, я — загадка. Неестественная вещь, от которой нужно избавиться. Я смотрю на него, на этого человека, который, по сути, сам является Обыкновенным, хотя в его жилах и не течет ослабляющая Элитных болезнь. Неудивительно, что окрестные города презирают нас за то, что мы изгоняем Обыкновенных, которые такие же, как они.

— Значит, ты знаешь, кто я, — тихо говорю я, — и все равно решил взять с меня двойную плату?

— Ты меня не пугаешь. Не здесь. — Его бородатое лицо почти не скрывает ухмылки, растягивающей губы. — Я знаю, ты привык к привилегиям Элитных, но здесь тебе ничего подобного не светит. Это, наверное, самое уважительное, что ты получишь от окружающих.

— Принято к сведению, — говорю я, на мой взгляд, слишком сухо. Мне не очень нравится мысль о том, что люди знают о своей способности выводить меня из себя. Слегка выгнув шею, я выдыхаю разочарование из легких — привычное, хорошо отработанное действие. — Что ж, если это самое уважительное, что я получу в Доре, то, полагаю, ты меня здорово обделил.