Горький вкус Солнца (СИ) - Мишарина Галина

— Ага, — радостно согласился главный. Умом он не блистал. — Дарк. Начальник наш.

Сердце забилось. Они действительно врали. Что же делать? Лес как будто очнулся, зашумел, и мне в голову пришла идея. Неподалеку было лежбище бронеголовов. Если приведу незнакомцев туда — Атра решит, как быть. Просто так лиловые волки никого не трогали.

Я постаралась ничем себя не выдать.

— Я иду в ту же сторону.

— Хорошо. Значит, нам по пути, — сказал главный. — Проводим тебя.

Нет, это я вас провожу, чтобы ничего не натворили. В деревне хватало сильных мужчин, но меня не покидало чувство, что здесь не обойтись без магии. И она у меня была — изворотливость и решимость всё сделать по-своему, магия упрямства, как говорила мама. Рисковать атровцами я не хотела, уж лучше собой. Тем более что у мужчин было оружие, а в деревне были дети, и пришельцы могли схватить их, причинить вред…

Мы продвигались вперед медленно, и подозрительность моих попутчиков возрастала с каждым шагом. То один, то другой кидали на меня острые взгляды, от которых мороз шел по коже. Было страшно, и лес шумел тревожно. Порой они начинали говорить на незнакомом языке, и это добавляло жути. Пришельцы не походили на обычных браконьеров, у тех орудий для кровавого ремесла было больше. Не были мужчины похожи и на искателей сокровищ, которые порой пробирались в Атру, думая, что у нас золото лежит горками за каждым камнем… Зачем они шли в горы? А что, если хотели попасть к престолам монстров и что-то нехорошее учинить? Несомненно, Цахтал мог постоять за себя, но осквернить природу проще простого! Я едва сдержалась, чтобы не поморщится, когда русоголовый пнул ногой гриб и зачем-то обломил толстую ветку, хотя вполне мог пригнуться.

У меня почти получилось. Мы почти добрались. Я могла бы позвать на помощь, но Дэр и Колэй не успели бы прийти так скоро. Гроза не возникает в одно мгновение, да и молниями я никогда бить не умела… Я знала, что мужчины непременно проявят себя и ждала подвоха, готовясь отпустить Грозовое искусство. Однако чаще всего мы позволяем страху взять верх, и даже самые умелые опускают руки, превращаясь в беспомощных и робких. Когда издалека послышался вой, мои провожатые всё поняли.

— Хитрая дрянь! — воскликнул черноволосый. — Она нас в ловушку ведет!..

— Хватай её, — приказал лысый, и я рванула прочь, позабыв обо всех своих планах.

Но пробежала всего несколько шагов, потому что жуткая боль охватила правую ногу. Упав со всего размаху прямо на живот, я взвизгнула и попыталась встать, но не вышло — из бедра торчала стрела. Грубые руки схватили за волосы и больно рванули назад, заставляя выгнуться.

— Погляди, какая крепкая! Не орет.

— Ничего, сейчас закричит, — пообещал второй.

Я уже знала, что за этим последует, и, изогнувшись, вцепилась в руку близстоящего. Ощутила соль крови на языке и получила такую пощечину, что зазвенело в ушах. А потом меня швырнули наземь, и стрела согнулась, распарывая плоть. Вынести это молча не было сил — я заорала во весь голос.

— Ага! — победно воскликнул лысый. Боковым зрением я видела, что он делает, и молила Цахтала сжечь подонков заживо. Темный схватил за запястья, русоголовый рванул к себе…

— Проклинаю вас грозами! — выкрикнула я, зная, что это самое опасное, что можно сделать. Если кто-то из Магици произносил подобное вслух, человека начинали преследовать кошмары, а после — молнии, которые не успокаивались, пока не сжигали злодея.

Мужчины рассмеялись, и я ощутила на своих ногах противные ладони… Цахтал, спаси! Не дай им это сделать! Я не должна была плакать. Не должна. Как же больно! Ногу просто разрывало от боли! Гроза, где же ты? И почему Цахтал не вступился, не поддержал, когда был действительно нужен?..

— Да, миленькая…

Я поглядела в небо, стараясь не показывать ни страх, ни страдание. Так всё закончится. Гады насытятся и убьют меня. Задушат? Зарежут? Утопят?.. От ужаса перед глазами всё плыло, и боль становилась всё невыносимей. Как долго я смогу молчать?

И вдруг стало так светло, что слезы полились из глаз. Из неоткуда возник Марк, и страшным ударом в затылок отбросил одного из мужчин прочь. Меня тотчас отпустили, и я зарыдала. Перед глазами шелестели травы, порхали бабочки… И происходила битва, а точнее бойня. Мутным взором я видела, как Марк расправился с темноволосым и русоголовым, и не могла сказать, живы ли насильники. Знаю только, что третьего — того, что стрелял — Солнечный ударил так, что расплющил половину лица.

И тотчас устремился ко мне, не заботясь о поверженных.

— Габриэль!

Я потянулась к нему, тихо завывая, и Марк обломил стрелу. Он сорвал свою рубашку и перетянул ногу, отчего стало ещё больней.

— Потерпи, маленькая, — донесся издалека его голос. — Ещё немного.

Я очень старалась не кричать, но боль была страшной. Казалось, кроме неё не существует ничего. Я чувствовала, как внутри порвались мышцы, и задыхалась, кусая губы. Кровь. Повсюду. Его руки в крови, мое платье и травы красные…

Не знаю, куда мы бежали. Я не узнавала троп, глядела на Марка и плакала, а потом облегченно потеряла сознание, но даже сквозь темноту продолжала чувствовать боль. Она шла по позвоночнику и вклинивалась в голову, колола пятки и била молотком по коленям.

Я ощущала, как Марк осторожно уложил меня и порвал платье. Потом чувствовала, как он льет ледяную воду на рану, и после — жжение. Мне казалось, что, очнувшись, я останусь без зубов, так сильно я их стиснула.

Когда ко мне вернулось сознание, я поняла, что поток боли стал медленным и не таким сильным. Марк склонился надо мной, осторожно гладя по щеке кончиками пальцев. Я с трудом несколько раз моргнула — почему-то глаза тоже болели.

— Габриэль, — выдохнул он. — Слышишь меня, котенок?

— Да…

— Твои скоро будут.

— Не надо было звать… — выговорила я.

— Один я тебя не вылечу. Солнце, конечно, греет, но в данном случае тебе не нужен жар. Сильно болит?

— Да, — выдохнула я, вспоминая, как дышат при схватках роженицы. Вдруг поможет?

— Держись. Скоро снова сможешь танцевать.

Я тихонько застонала — боль всколыхнулась с новой силой. Казалось, через рану утекают силы, и лицо Солнечного было то черным, то красным, то и дело расплываясь. Марк осторожно подхватил меня, прижимая к себе. Сдержанности у меня не осталось ни капли, и я, всхлипнув, обняла его за шею, прижимаясь щекой к обнаженной груди.

— Ты пришел!

— Конечно, маленькая. Не мог же я за тобой не присматривать?

— Пришел за мной, — пробормотала я, глотая слезы. Коснулась губами родинки и зарыдала в голос.

— Всё хорошо, — пробормотал Марк. — Тебя больше никто не обидит, котенок.

Пальцы прошлись по спутанным волосам, вторая рука поглаживала плечо.

— Марк, я тебя…

— Тс.

— Пожалуйста…

Он взял меня за подбородок и мягко поцеловал в лоб. Не так! Я заплакала ещё горше.

— Я тебе не сестра.

— Нет.

— И не подруга.

— Не подруга.

— И не дочь!!!

— Габ, успокойся, — вдруг сказал он. — Не время сейчас для горячих поцелуев.

Я остыла мгновенно, даже про боль забыла. Значит, он всё понял? О, боже! А если жаждал меня хотя бы чуточку?.. От счастья я на несколько мгновений забыла про страдание и запрокинула голову.

— Пожалуйста. Один раз. Мне станет легче.

Он вздохнул и медленно склонился к моему лицу.

— Если это твое лекарство, пусть будет так.

И коснулся моих губ. К сожалению, что было потом, я не помню. Поцелуй выпал из памяти, перечеркнутый действием настойчивого зелья. Я летела, поднимаясь все выше, пока не коснулась звезд. И там, в этой бесконечности, в густых небесных чернилах, со мной было солнце — теплое и на вкус чуть горькое, как красный мед Атры.

Когда я пришла в себя, то первым делом обратила внимание на балдахин над головой. Он был черным, как бархат ночного неба, и облеплен почти настоящими звездами — крошечными, средними и большими. Они мерцали и вспыхивали, издавая приятный тихий звук, похожий на звон далеких колокольчиков. Я проморгалась и попыталась приподняться. Было почти не больно.