Наследница старой башни (СИ) - Ром Полина
Вчера Леста, вернувшись из деревни, сообщила, что ехать с нами она не только согласна, но даже и рада:
-- С женой братней ить не шибко ладит она, а тута я ей все и обсказала, как вы велели, госпожа. Так она завтрева вместе с Захарием приедет. Брат ить ейный сам нанялся вас свезти до места, да и соседа своего сговорил. Он и вещи ее привезет. А третью подводу аж у дальних выселок сговорила. Под внимательным взглядом сестрицы, глазеющей в окно, я посадила с собой в карету и малышку, и обеих служанок. Мне было совершенно наплевать, что так не положено. Леста даже отговаривалась, пришлось приказать:
-- Быстро в карету!
Там внутри была натоплена маленькая железная печурка, и теплый воздух уходил, пока мы спорили у открытой дверцы. Все забились втроем на одно сидение, боясь потревожить меня. Элли, наконец, успокоилась и оторвалась от юбки няньки, но на меня продолжала смотреть с опаской. Я чувствовала себя неловко: кто знает, как прежняя Любава относилась к девочке.
Мэтр громко скомандовал что-то, и наш маленький кортеж тронулся.
Под колесами кареты хрустел лед, но местами дорога уже оттаяла, и было видно застывшие на ночном морозце колеи. Пару раз нас обгоняли кареты, один раз мы сами обогнали крестьянский караван.
-- Видать, в Рейск едут, ить ярмарка весенняя через несколько дён будет, – заметила Леста.
В остальном в карете почти всю дорогу стояло молчание. Только малышка иногда слезала с сидения и, прижавшись носом к стеклу дверцы, смотрела на проплывающие мимо скучные пейзажи.
Днем сделали привал в придорожной харчевне. Кроме нас там нашлись еще какие-то местные дворяне, заехавшие раньше. Глянув на раскрасневшиеся от вина лица, я развернулась от дверей и запретила девочке и няньке выходить:
-- Там гулянье идет, Нора. Так что я попрошу принести нам еды сюда. Обойдемся без горячего. Уж хлеб и сыр у них должны быть.
Нянька закивала головой, соглашаясь, и я отправила за едой Лесту. Все оказалось не так и худо, в корзинке горничная принесла и свежий хлеб, и плошку с комком масла, и кусок кисловатого сыра, а также половинку тощей жилистой курицы, которую долго варили, но помогло это мало.
Мэтр Фонкер обедал там внутри. Крестьяне и солдаты получили хлеб, сыр и по большой кружке пива. В туалет все ходили в грязноватую щелястую будочку на заднем дворе харчевни. Зато мы разжились несколькими поленьями и снова растопили печурку. После еды, согревшись, Элли уснула, а Нора, чуть оживившаяся, наконец, разговорилась:
-- Дай вам Всевышний счастья, госпожа, что сиротку там не бросили. Я ведь при ней с первых дней состою, так уж боялась за детку…
Я отметила про себя, что говорит она грамотнее, чем Леста. Какие-то простоватые слова проскакивали изредка, но все же речь сильно отличалась. Спросила ее, чем и вызвала заминку:
-- Нора, я после родов болела. Не слишком хорошо помню, что там раньше было. Ты бы уж ответила, а не мялась.
Выяснилась забавная деталь. Эта самая Нора действительно долгое время жила в городе в прислугах. У той самой девицы, к которой захаживал покойный муж Любавы. Она и роды у нее принимала. Потому, да, к девочке привязана сильно, ибо своих детей нет, а племянники не слишком любили «городскую» тетушку.
Мне, в общем-то, было наплевать на эту деталь. Уж сама-то Нора ничем передо мной не провинилась, о чем я ей и сказала. Кажется, ей стало немного легче дышать после этого.
Мэтр Фонкер и его солдаты проехали с нами почти до темноты. В городке, который назывался Рейск, у мэтра были какие-то дела с местным купцом, и он, раскланявшись, уехал. Предварительно он разменял мне золотой, укоризненно покачав головой:
-- Нельзя в дороге такими монетами светить, госпожа Любава. Народ всякий бывает!
Зато по сдаче я узнала, сколько серебра в одном золотом: сорок пять-сорок шесть монет, как уж сторгуешься.
-- А золото и вообще не слишком в ходу. Им только крупные сделки оплачивают, -- все это ворчливым тоном объяснял мэтр, отсчитывая сорок шесть серебристых кружков мне в руки.
Заодно я уточнила у него, точно ли на три золотых можно прилично прожить год. Ответ не порадовал:
-- При условии, что еда со своего огорода будет, ну и с деревни вашей хоть что-то платить станут. Конечно, новое платье вы себе не сможете каждый год шить, но для дома одежду и мясо раз-два в неделю сможете покупать.
Нельзя сказать, что меня это сильно обрадовало. Получается, что денег у меня совсем копейки, и нужно будет придумывать, что и как экономить. Ну, или на чем зарабатывать. Впрочем, я могла понять это раньше и сама. Если на девочку-дворянку отпускали минимальную сумму шесть золотых в год, то три на взрослого человека – явно мало. Мэтр, похоже, думал, что большую часть еды и дрова мне будут поставлять крестьяне. А они, насколько я поняла, живут на нищих землях. Так что и тут все спорно.
Мы устроились в большом придорожном трактире, и я поняла, почему Леста так вздыхала над дороговизной. Ночлег, корм коням и людям мне обошелся в девять серебряных монет. По мне это было безумно дорого, особенно если учесть, что комнату мы брали только одну. А крестьяне, охрана и кучер кареты ночевали на сеновале. Да и комната была отвратительная. Меня съели клопы. Забрав Элли, я ушла ночевать в карету. Затопила печь, навалила на нее пледы, да так и просидела до утра, подкидывая полешки. Зато много спала следующим днем.
Третий день путешествия закончился с первыми сумерками. Мы все: и я, и Элли, и обе служанки дремали, когда карета затормозила, кучер распахнул дверь и сказал:
-- Ну вот, госпожа Любава, приехали…
Глава 12
Башня возвышалась в сумерках серым цилиндром, и мне стало страшновато: я почти ничего не знаю о мире и законах, я не умею собирать налог с крестьян, я даже не знаю, сколько его, того налога должно быть. Но и выбора особого у меня не было, потому я скомандовала разгружать вещи и отдала кучеру ключ – пусть снимет огромный навесной замок. Возился он долго: замок, хоть и прикрыт был деревянным козырьком, изрядно заржавел.
Новое жилье я осмотрела сперва снаружи. Серый ровный камень, узкие небольшие окошечки, три этажа. Выглядит башня очень массивной и крепкой, но, похоже, ее уже пробовали перестраивать под более удобное жилище: на втором этаже некое подобие французского балкона. Чуть в стороне от нее – деревянные строения.
-- Интересно, что там?
Леста, стоящая на шаг сзади, ворчливо ответила:
-- Ну ить, вестимо, не лавка продуктовая. Конюшня там, дровник, мабуть, еще что есть. Опосля оглядим, сейчас бы до ночи хоть сколько успеть место обустроить.
Она была права. Солдаты таскали в дом сундуки, крестьяне распрягали коней. Кто-то сбегал и открыл те самые деревянные сараи, и пару с первой телеги уже повели туда, а я все медлила пройти и осмотреться. Как-то вдруг в раз пришло понимание, что это – мой новый дом на веки вечные, что здесь я буду жить, и обустраиваться нужно капитально. А денег у меня немного, да и как зарабатывать здесь непонятно.
