Карина Демина - Леди и война. Пепел моего сердца
Но до чего странное место!
Зал прямоугольной формы. На полу – толстый слой соломы и еще ореховой скорлупы, которая хрустит под ногами. Вдоль стен – столы. За столами люди… такие разные.
В дальнем углу на стражников похожи. При оружии и мрачные. Есть почти не едят.
Ученый человек в квадратной гильдийной шапочке, и рядом с ним трое мальчишек разного возраста, небось ученики…
А вот те, в цветных байковых халатах, наверняка купцы. Едут в город торговать… или скорее из города? И торговали удачно, если кутят: на столе перед купцами жареный гусь, миска с капустой квашеной, яблоки моченые, печеная репа, ребра свиные… много всего.
И живот снова урчит.
Рядом с купцами кружатся подавальщицы, которые одеты, как… как будто и не одеты вовсе. Зачем они юбки подоткнули? Ноги же видно! И грудь тоже…
Одна такая, с грудью, обнаженной почти до сосков, подскочила к Урфину и выгнулась так, что Тиссе тотчас захотелось в волосы вцепиться. В длинные такие кудрявые волосы. С красной лентой еще.
– Чего угодно славному рыцарю?
– Комнату. Хорошую. Чтоб матрац без клопов, одеяло теплое. И запор на двери.
Сказал, взгляда от этой груди не отрывая.
– Еды. И передай Завихряю, что старый друг пожаловал.
Монету уронил в вырез. И девица засмеялась.
– Мальчика отправить на сеновал? – Голос у нее сделался низким и журчащим. – С остальными?
У Тиссы от злости и обиды в горле запершило. На сеновал? С какими остальными?
– Тебе понравится…
И пальчиком по шее провела.
– Мальчик останется. Показывай комнату.
Пришлось подниматься на второй этаж по скрипучей лестнице. И доски настила прогибались так, что Тисса не могла отделаться от ощущения – еще немного и она провалится. Комната оказалась тесной, но с двумя окнами. Впрочем, сохранения тепла ради окна были закрыты ставнями.
Им оставили свечу в глиняной плошке, пообещали принести ужин и воду для умывания.
Пахло не очень хорошо.
И кажется, за стеной шебуршали мыши.
– Все лучше, чем в стогу ночевать, – оправдываясь, произнес Урфин.
Обойдя комнату, он проверил на прочность ставни, внимательно осмотрел дверные петли, пояснив:
– Иногда они хитро устроены, так, что снаружи снять можно.
Зачем?
– Из некоторых гостиных домов гости не возвращаются.
Ужас какой! И тот стог, о котором Урфин упоминал, уже не кажется столь уж мрачной альтернативой нынешнему ночлегу. Хотя… на улице мороз и волки.
– Ну… здесь одеяло есть, – сказала Тисса, присев на край постели.
Из волчьих шкур, давно не проветривавшееся и впитавшее все запахи, которые только были в этом месте. Раздеваться Тисса не станет.
– Ребенок. – Урфин сел рядом и обнял. Хорошо, теперь мыши точно не нападут. – Дальше будет так же. Или хуже. Я понимаю, что ты к такому не привыкла, но мы не можем позволить себе карету.
…а также шатры и свиту, которая сгладила бы тяготы путешествия благородной дамы. Или хотя бы повозку, вроде той, в которой Тиссу и Долэг везли к замку. Правда, по повозке Тисса ничуть не скучает.
Верхом – оно куда интересней, только…
– Я мышей боюсь, – призналась она.
– Ну… с мышами я как-нибудь совладаю.
Еду принесла не девушка, но грузный мужчина с гнилыми зубами. Он молча поставил поднос на единственный стул и дверь прикрыл. На засов.
– Чегой надо? – поинтересовался, разглядывая Тиссу.
– Пару лошадей. Хороших. Таких, которые выдержат дорогу. Еды. И новостей.
Особенно еды. Близость ее манила.
Ребра. Жаренные на углях. С коричневой корочкой, с жирным соком, вытекающим на миску. Щедро посыпанные крупной солью и тмином. Ароматные. Уложенные на куски белого, рыхлого хлеба. И квашеная капуста с брусничной россыпью.
– Коней нема.
– Найди.
Гнилозубый кивнул, мол, найдет или хотя бы постарается. Тисса очень надеялась, что этот разговор не затянется надолго и ребра не остынут… леди не должна испытывать такой голод!
А оруженосец приступать к еде раньше рыцаря.
– Слыхать… всякого. Людишек много пообъявилось. Языкастых. И с города потянулися… ходют по вескам, бають байки, баламутят народ.
– И чего бают?
– Да… – Опасливый взгляд в сторону Тиссы, видимо, не доверяют ей настолько, чтобы разговоры опасные вести. – Бают, что людишки все ровня друг другу, а значится, надо у одних взять и другим дать. Тогда и будет шчасте.
– Слушают?
– Ну… по-всякому оно. Еще бают, что честным людям надобно вместе быть. И своего затребовать. С оружьем. Что лэрды совсем страх потерямши. И что припугнуть бы их хорошенько.
Ох, от таких разговоров Тисса совсем аппетит потеряла.
Ну почти совсем.
– Только здешний народец себе на уме. Сами на рожон не полезут по-за чужого дядьку. А вот если полыхнеть вдруг, тогда да…
– Ясно.
Урфин посмотрел на Тиссу и вздохнул, ему явно не хотелось говорить при ней то, что он должен был сказать.
– Передай… добрым людям, что если говорунов станет меньше, лэрды будут благодарны. Одна больная голова много здоровых сбережет.
Гнилозубый важно кивнул и поинтересовался:
– А с бумажками чего?
– Какими?
– Которые энти носют. Вона! – Он вытащил из рукава мятый листок. – Мне дали, велели, чтоб в комнатах оставлял. И так давал читать, кому охота.
Листок Урфин разгладил, пробежался по строкам и убрал в карман.
– Жги. А тех, кто эти глупости разносит, учи. Но аккуратно. Не надо лишнего внимания. И еще передай, что там, где эти бумаги печатают, немалые деньги крутятся. И если вдруг хорошим людям понадобится эти деньги на какое другое дело использовать, то лэрды с пониманием отнесутся к… уменьшению количества типографий.
– Так эт… ежель полыхнеть?
– Будете работать, тогда и не полыхнеть. Что меня видел – забудь. Так оно спокойней будет. Ясно?
И когда спустя семь дней в гостином доме появится гонец с печатью и бумагой, в которой будет изложено, что Высокий Совет разыскивает мормэра Урфина Дохерти по обвинению в измене и покушении на жизнь лорда-протектора, Завихряй совет вспомнит.
Он гонца накормит, напоит и теплую бабу подсунет, которая обо всем и выспросит подробненько. А на следующий день выпроводит на тракт, пожелавши удачи. Конечно, награда за поимку государственного преступника обещана немалая, и шевельнется в душе жадность, да только Завихряй ее удавит. К деньгам? Нет, длинный язык к петле приведет. Если не стража вздернет, чтоб не делиться, то лэрд отыщет… или другие. Говорливых нигде не любят.
Потому и будет Завихряй молчать.
И человека с серой сумой, набитой бумагами, встретит как дорогого гостя… и не удивится внезапному того исчезновению из надежной, запертой комнаты. В жизни всякое бывает.
