Наталья Якобсон - Живая статуя
Он пнул труп ногой и невидящим взглядом уставился вперед так, как если бы хотел вызвать призрака.
— Смотри! — произнес он, обращаясь к кому-то, кого я не видел.
Эхо поймало звук, но все равно он быстро затих. Прошел миг, и я уже не мог сказать, слышал ли это на самом деле, или мне только послышалось.
— Уберите свой нож, Габриэль! — Эдвин, наконец, обернулся ко мне, откинул волосы со лба и снисходительно усмехнулся. — Вы же не думаете, что он и мертвый может представлять для вас опасность.
Я смутился и поспешил спрятать оружие, а Эдвин, между тем, снял и бросил в снег камзол, от которого после драки, увы, остались одни лоскутья. А жаль, вышивка на дорогом бархате показалась мне настоящим произведением искусства, но хозяин, похоже, привык небрежно обращаться и с более ценными вещами. Он отодрал от тряпок только один лоскут, очевидно, чтобы перевязать рану, но потом передумал и просто скомкал его в руке.
— У вас кровь течет, — пролепетал я. Впервые мне стало плохо от вида чьей-то крови, и еще, я очень боялся за него. — Если кровотечение не остановится, то…
Эдвин с явным пренебрежением покосился на рану, и слова замерли у меня на устах.
— Бывало и хуже, — пробормотал он.
Я сделал вид, что неправильно его расслышал.
— Конечно, будет хуже, если ничего не предпринять. Вам нужно к врачу, или хотя бы позвольте мне наложить повязку. Здесь недалеко мой дом, зайдемте, и я разыщу спирт и бинты.
— Нет, — он произнес это так резко, что я отпрянул.
Сложно иметь дело с таким привлекательным и горделивым умалишенным. Я тяжело вздохнул, подумав, что, действительно, пожалел бы, если б Эдвин сошел с ума.
— Не волнуйтесь, все скоро пройдет, — уже более мягким тоном сказал он и попытался легкой полуулыбкой сгладить неловкую ситуацию. Это удавалось ему, как никому другому. Его улыбка, казалось, способна растопить лед.
Эдвин наклонился и поднял шпагу, которую вовремя так и не смог найти, но он отлично справился и без нее.
— Я был с вами слишком резок, Габриэль. Простите, — вдруг обратился он ко мне уже с совсем другой, почти любезной интонацией. — Не обращайте внимания на мои манеры. Во время охоты я не могу оставаться ни обходительным, ни вежливым. Во мне пробуждается зверь.
— Мне это знакомо, — кивнул я и ощутил легкую дрожь.
— Не думаю, — Эдвин извлек откуда-то, словно из воздуха, точно такой же мушкет, как у меня. — Видите, я сам мог его пристрелить.
— Вы хотели драться? Голыми руками? — искренне изумился я.
— Я хотел доказать, что тоже обладаю некоторой силой, — поправил он, с какой-то иронией, которую я не уловил.
— Перебинтовать вам руку, — еще раз предложил я.
— Нет-нет, — он поспешно спрятал за спину все еще перепачканную в алое, но, казалось, уже переставшую кровоточить ладонь.
— Но вам же больно.
— Я к этому привык, — он хотел выстрелить в мертвого волка, но передумал и спрятал мушкет за пояс, словно копируя меня. Единственная разница была в том, что он оружие выставлял напоказ, а я прятал свое в складках одежды.
Я взглянул на снег под ногами Эдвина и с трудом сглотнул. Казалось, что белый цвет целиком вытеснен влажным багрянцем. Почва была в крови. Столько крови я не видел даже за свои редкие и кратковременные визиты в пыточную инквизиции.
— Господи, — пробормотал я, и Эдвин вдруг почему-то с серьезным видом кивнул.
— Вы правы, в этом месте вас не сможет спасти ничто, кроме молитв. Вспомните об этом, если забредете сюда однажды в одиночестве, без меня.
— О чем вы говорите? — я почему-то испугался.
— Да, ни о чем, — он пренебрежительно взмахнул эфесом шпаги, указывая вперед. — Просто не ходите дальше, и все.
У меня хватило ума не возражать вслух.
— Вам, наверное, холодно, — я только сейчас обратил внимание на то, что он стоит на морозе в одной только тонкой, батистовой сорочке, без камзола и без плаща. Не знаю, почему мне показалось, что он в плаще. Ведь плаща-то на нем, как раз, и не было. А крылья? Крылья всего лишь иллюзия. Белоснежные рукава трепетали на ветру. Один из них был едва окрашен в красное. Манжеты прикрывали костяшки пальцев. Я давно продрог даже в своей теплой меховой накидке, а у него верхней одежды с собой вообще не было.
— Не волнуйтесь, я привык не ощущать холода, — равнодушно произнес он.
Честно признаться, было трудно поверить, что кто-то может вот так стоять на ветру. Сам я уже замерз, а он даже не попытался приподнять шитый жемчугом ворот, будто и не было легкой метели. Поверх рубашки вдруг появился вышитый атласный жилет, а, может, это я раньше его не заметил. Я все время смотрел Эдвину в лицо, и оно казалось мне все более совершенным и неживым, будто передо мной не человек, а статуя. Это ведь вполне естественно, что изваяние не ощущает холода.
— Уже все в порядке, — он достал носовой платок и стер кровь с правой руки.
Я даже моргнул, заметив, что царапин на ней уже нет.
— Ваша рана уже зажила? Так быстро? Но это невероятно… — все было больше похоже на сон, на мистификацию, на мечту или сценический трюк, но только не на реальность.
— Рана была не такой глубокой, — бесстрастно заявил Эдвин.
— Неглубокой? — я вспомнил клыки волка и укус. Весь снег был в крови. В крови Эдвина, а потом алая капель вдруг прекратилась, в тот самый миг, когда он спрятал руку за спину. Что-то было не так с этим красивым, златокудрым юношей. Над ним, словно нависла мрачная тень. Прекрасный и замкнутый, он напоминал сказочного принца, который заложил душу и теперь не знает, как искупить свой грех. За ним по пятам, как будто ступал черный спутник, который с каждым ударом часов становился все сильнее и всецело завладевал им, из тени превращаясь в хозяина. Зло крепло и возрастало. Красивый и сияющий, Эдвин нес за собой тьму. Хотелось бы спасти его, но как, раз он ни перед кем не желает открыть свою душу. Я не Ноэль. Я никогда не стану священником и не смогу принять исповедь. Я никогда не узнаю его тайны. Возможно, это удастся сделать ищейкам Августина, но лучше не думать так дерзко в присутствии Эдвина. Вдруг он тоже сейчас читает мои мысли, точно так же, как я пытаюсь прочесть его.
Бесполезно! Его разум, как будто, был заперт от меня, от любых посягательств на его мысли. Я мог только иногда видеть черную тень за ним и крылья! Да, это, действительно, были крылья, но они принадлежали не ему, а его тени.
— Вы чем-то смущены? — он резко развернулся, так, чтобы не стоять спиной к солнцу. Теперь я не мог видеть его тень.
— Все в порядке, — солгал я, смотря на руку Эдвина, сжимавшую эфес. Манжета почти полностью закрывала его пальцы, но было видно, что кожа гладкая, чуть испачканная в крови, а ногти ровные и аристократические, и никаких когтей.
