Ксюша Ангел - Пророчица (СИ)
А потом мне делали уколы в вену, но я помнила смутно — почти лишилась сил. После них усилились схватки, боль стала невыносимой, и я впервые подумала: что‑то не так.
Кирилл куда‑то позвонил, а потом подошел ко мне и сказал ласково:
— Ты слаба. Нужно делать кесарево.
Я почувствовала злость и обиду. Слово «слабая» уже казалось ругательством. Черт, и Глеба нет рядом. Он мне очень — очень нужен сейчас. Я молча кивнула, Кирилл улыбнулся и стер слезинку с моей щеки.
— Я все время буду рядом с тобой, слышишь! Все будет хорошо.
Я обняла его. Порывисто. Крепко.
Неважно, как появится моя дочь — я уже ее люблю. Так люблю, как не любила никого и никогда. А это значит, я справлюсь! Что бы ни случилось.
В операционной симпатичный анестезиолог шутил, готовя меня к уколу, и выпрашивал телефончик. Удачная попытка расслабить женщину, правда, место для знакомства выбрано странное. Но я улыбнулась и немного расслабилась.
Вокруг суетились женщины в медицинских халатах и латекстных перчатках, а потом появился Кирилл. Преобразившись из знакомого мне мужчины в серьезного хирурга, вызывал доверие и успокаивал страхи.
Подошел ко мне, взял за руку.
— Готова?
Я кивнула и сжала его ладонь.
— Пусть она родится здоровенькой!
Он улыбнулся и кивнул анестезиологу. Мне пожелали видеть хорошие сны и велели считать от десяти до одного. На счет девять я провалилась в теплую и уютную темноту.
Мягкий теплый песок согревает ступни, волны щекочут пальцы ног, принося к берегу мелкие разноцветные камешки. Лазурная, почти прозрачная гладь успокаивает. Я сижу, поджав колени к подбородку, и смотрю вдаль. Впервые за последние месяцы я по — настоящему счастлива, в месте, откуда не хочется уходить.
— Красиво, — говорит незнакомый мужчина, которого я повстречала тут в прошлый раз. Во сне после ритуала.
Улыбаюсь.
— Это ведь не хельза?
Он качает головой.
— Это место, где ты хочешь быть.
— Кто ты? Мой ангел — хранитель?
— Я больше. Я — это ты.
Белые перины облаков размеренно плывут по небу, словно разнежившиеся от жары барышни. Воздух прозрачный и чистый, разбавленный лишь всплесками волн и пением птиц.
— Я не знаю, кто я, — спокойно говорю и ложусь на спину. Мне хорошо.
— В твой дом идет беда, — серьезно произносит мужчина. — И она ближе, чем ты думаешь. Побереги себя, Полина.
— Не хочу, — беспечно отзываюсь я, закрываю глаза и… просыпаюсь.
Я открыла глаза и тут же зажмурилась от яркого света. Голова кружилась, а во рту был неприятный металлический привкус и сухость. Немного поморгав, привыкла к освещению, облизала потрескавшиеся губы. В поле зрения возникло заботливое лицо Кирилла. Он уже успел переодеться в светлую футболку и просторные льняные брюки цвета хаки.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил, всматриваясь мне в лицо, пощупал пульс и удовлетворенно кивнул.
— Хорошо, — прохрипела я. — Где она?
Кирилл метнулся к кроватке, аккуратно взял розовый сверток и протянул мне.
Маленький комочек — смуглое, сморщенное личико темные глаза и курчавые иссиня — черные волосы. Малышка смотрела на меня и хмурилась, а я тихо рыдала в кровати, не в силах отвести от нее глаз. Подумать только, сколько я прошла! Сколько мы прошли. Сколько пережили опасностей, страхов, отчаяния. Черт, это стоило того, чтобы вот так лежать и прижимать к себе маленький комочек, в котором для меня сосредоточился весь мир.
Как я могла сомневаться? Плевать на всех! Я никуда ее не отпущу, ни на секунду не отведу взгляда и, если понадобится, буду сутками сидеть и смотреть на нее. Потому что она — мое все.
И она навеки, до самой смерти связывает меня с Владом…
От этой мысли стало неспокойно. Я понимала, что могу разорвать все узы — уйти из племени, уехать, забыть его, но в такой не похожей ни на одного из нас девочке смешана наша кровь. А от этого никуда не деться.
Переживу. Она у меня есть, и это главное.
— Ты уже придумала имя? — спросил Кирилл, присаживаясь рядом.
— Да. Есть один человек, благодаря которому она появилась на свет — назову девочку в его честь. — Я посмотрела на лекаря атли. — Как тебе имя Кира?
Он покраснел и отвел взгляд.
— Я — атли, и должен помогать тебе, Полина, — произнес смущенно.
— Пусть так. Я не росла среди хищных и привыкла ценить добро.
Через неделю я вернулась домой. Переступать порог ставшего вмиг негостеприимным помещения оказалось труднее, чем я думала. Атли встречали нас в гостиной: плачущая от умиления Рита, улыбающийся Филипп, хмурая Лара и хлопочущие и суетящиеся вокруг меня Оля с Линой. Заметно не хватало Глеба — именно в тот день остро, до помешательства. Возникло желание вернуться в Липецк — сесть в такси и рвануть на Достоевского, но я подавила его. Понимала, что верить Владу нельзя, но интуиция подсказывала: Глеб вернется. Скоро — нужно подождать. День, два, неделю… Неважно! Я ждала так долго, что эти крохи ничего не изменят.
Сославшись на усталость, с помощью Кирилла поднялась наверх. Он уложил спящую Киру в кроватку с балдахином, которую, наверное, купила Рита за то время, пока мы были в больнице. Посоветовал выспаться, так как неизвестно, когда еще мне это удастся, и вышел.
Я осмотрелась.
Комната преобразилась, превратившись из моей в нашу — наполнилась ощущением младенчества, а также всякими его атрибутами — рюшами, плюшевыми мишками и погремушками. Игрушки были везде — на кровати, на полу, в кресле. Даже совятам на подоконнике пришлось потесниться и уступить место мишке Тедди с заплаткой на лбу.
Жесть какая! Половину уберу сразу же, как приду в себя.
Если не съеду…
Накатило дикое желание плакать. Я не успела подумать, как уже рыдала в подушку, как можно тише, закусив кулак, чтобы не разбудить дочь. Хотелось кричать от безысходности, крушить все вокруг, бить посуду.
Его дом…
Как я не осознавала этого раньше? Жила здесь, словно ничего не произошло, избегая лишь одной двери — там, где оставила последние крохи собственной наивности. А сейчас словно кто‑то открыл ее, и весь дом пропитался фальшью, ложью и предательством, отчего воздух сделался затхлым, тяжелым и поглощаться легкими решительно не хотел.
Кира проснулась и потребовала кушать. Вытерев слезы и приказав себе не раскисать, я достала из сумки термобутылочку и взяла малышку на руки. Молоко у меня сразу пропало, да и не было его почти. Кирилл сказал, из‑за стресса, а я чувствовала собственную ущербность, невозможность дать малышке элементарного природного питания. И поняла, насколько изломана внутри, истерзана недоверием ко всему, мрачными мыслями, призраками прошлого.
