Карина Демина - Черный Принц (СИ)
Вдох.
И выдох. Улыбка, пойманная во взгляде ее князя, полуночный, переломный титул.
Полупоклон.
И стол под черной скатертью. Сладкий аромат зимнего пирога. Нож с длинной рукоятью, слишком неудобной для одной Кэри, но если вдвоем… и рука Брокка накрывает ее ладонь.
- В детстве это было самой любимой частью ритуала, - мягкий шепот, ласковый голос. - Я не мог дождаться, когда начнут пирог резать. И боялся, что мама отрежет маленький кусок…
Клинок разломил корку из холодного шоколада.
- А мне, - также шепотом ответила Кэри, - всегда наверх приносили…
…леди Эдганг и в переломную ночь не желала видеть бастарда. Но воспоминания эти больше не причиняли боли.
Слуги подходили один за другим, принимая на свечу обновленное пламя и свой кусок "черного хлеба", который давно уже перестал быть хлебом.
- Хочешь облизать? - Брокк протянул нож, к клинку которого прилипли кусочки шоколада и, наклонившись, на самое ухо произнес. - Этот шоколад - самый вкусный. Поверь мне, я знаю.
…он же снимает с губ шоколадную крошку и смеется.
А призраки, подобравшиеся к зеркалам, следят. Молчат.
Благословляют ли?
- И что дальше?
…этой ночью нельзя спать.
- Что-нибудь…
И камин вспыхивает за каминам, возвращая в дом тепло.
- Будешь?
Темное тягучее вино, больше похожее на деготь. Оно холодно, и все-таки согревает, оставляя на языке вкус зимы.
Для двоих.
На двоих. Бутыль. И стол.
И ваза с жареными миндалем. Остатки зимнего пирога, из которого Брокк целеустремленно выковыривает изюм.
- Что? - он смущается под взглядом. - Я его просто не люблю. Ты куда?
- Я… скоро.
Кэри подхватывает с тарелки изюмину. И на удивленный взгляд отвечает:
- Что? Ты же все равно его не любишь.
В ее комнате холодно.
Стыло.
И троица свечей оживает под прикосновением. Новорожденное пламя разгоняет тени, и они отползают к погасшему камину.
Висит шелковая лента колокольчика, но Кэри, протянувшая было к ней руку, останавливается. Сегодня она справится сама.
Расстегнуть дюжину обтянутых шелком пуговиц, и платье съезжает, а следом, белым на черное, падает нижняя рубашка.
Зябко.
Стыло. И изморозь на стекле… и страшно, до ноющей боли в груди, страшно. Есть еще время отступить… отложить… не сегодня, а…
Беззвучно отворяется дверь старого шкафа, и лавандовый запах тревожит, подстегивая. Страх уйдет, а что останется?
…город, который застыл в ночь Перелома?
От выпитого вина легко и голова кружится, и Кэри встает на цыпочки, тянется… где-то здесь она прятала, нет, не прятала, просто отложила до поры, до времени… на всякий случай.
Белая ткань, невесомая.
Стыдно.
И холодно. Кружево колется, царапает шею, в зеркало смотреться стыдно… наверное, Кэри все-таки пьяна, если решается на такое. Главное, дойти, не замерзнув, а потом… согреет ведь.
Конечно.
Или переломная ночь переломает и Кэри.
Так тоже случается, но… на руках тяжелые браслеты из темного первого золота. И княжий венец пришелся в пору… осталось мелочь - решиться и переступить порог.
Дверь открывают с той стороны.
- Кэри, ты…
- Я.
И старое зеркало, в котором тонут отражения свечей.
- Ты… - Брокк замолкает.
Любит?
Не любит…
Отвернется и уйдет, ничего не сказав, но слова и не нужны. Кэри поймет по глазам.
- Решила тебя соблазнить.
Пьяна. Определенно. Вином, огнем и шоколадом, темная крошка прилипла к его губе, и Кэри не способна отвести от нее взгляд.
- Кэр-р-ри…
Сейчас ее имя звучит очень… странно.
- Кэр-р-ри, - и кружево ложится под металлическими пальцами, словно сдается. - Соблазнить, значит?
И жарко становится. У него на руках жарко. И уютно.
- А носки зачем?
Носки? И вправду носки снять забыла, толстые, вязаные и съехали некрасивыми складками.
- Смеешься, да? - Кэри уперлась в грудь ладонями.
- Не смеюсь, - отпускать ее Брокк не собирался. - Я предельно серьезен. Не каждый день меня собственная жена соблазняет.
- Ночь.
- Извини, не каждую ночь…
В его комнате горел камин. И кровать, казавшаяся прежде огромной, стала вдруг тесна, если для двоих, конечно… нет, места еще хватало.
И времени. Ночь длинная.
А ткань тонкая, хрустит под его пальцами, мнется, и царапает кожу.
- Что ты делаешь?
- Соблазняюсь.
- Нет, ты на меня смотришь!
- Смотрю, - не стал спорить Брокк. - И соблазнаюсь.
- Вот так?!
- А как еще?
- Я не знаю…
- Я знаю. Кэр-р-ри… от тебя вином пахнет. И еще ежевикой. Шоколадом немного тоже, но ежевикой больше… или это земляника? Летом… и жизнью. От моей жены пахнет жизнью.
- Дурак.
- Наверное, иначе раньше бы понял. Кэри, не надо бояться…
- Я не боюсь.
Почти.
Ночь длинная, самая длинная в году, но все-таки страшно, вдруг да не хватит времени.
Глава 27.
Темная ночь.
Мертвая.
И чернота Шеффолк-холла за оградой, острые пики которой упираются, казалось бы, в самое небо. Прутья толстые, покрыты льдом и лоснятся, за ними - дичающий сад. И массивный уродливый дом.
Холодно.
Ветер продувает пальто насквозь, и Кейрен отчаянно мерзнет. Он наблюдает за домом давно, и не только за ним, но и за жерловинами улиц, выходящих на Шеффолк-холл.
Стерегут.
Изнутри. Снаружи. Но усердно, и мальчишки в лохмотьях, что вертятся возле ограды, не решаясь, однако соваться на ту сторону, то и дело свистят. Свист резкий, переливчатый, и на него отвечают тоже свистом, но уже из темноты домов.
Сколько у него людей?
Сколько бы ни было, лезть в открытую не стоит… а вот прячась в тени… и Кейрен со вздохом взялся за пальто. Его он спрятал под крыльцо дома, выглядевшего нежилым. Туда же отправил штаны и рубаху, со вздохом потянувшись к исконной жиле. Она отозвалась легко, хлынув на зов, захлестнув жаром и силой, накрыв с головой. Пламя, такое вдруг близкое, переплавило тело, бросив под ноги совершенно иной, расписанный запахами мир.
…трое.
…нет, четверо, но четвертый след слабый, он обрывается у самой решетки. А мальчишка дремлет, спрятавшись за телегу водовоза. Он просыпается лишь затем, чтобы сигнал подать и вновь закрывает глаза.
Пусть спит.
…пахнет сырой землей. И водой.
Кострами.
Собаками, что скрыты по ту сторону ограды… чтобы перебраться через нее, приходится вновь стать человеком, ненадолго, но и это малое время Кейрен ощущает себя слабым. Он карабкается, цепляясь за скользкие прутья, почти съезжая по ним, и острые пики норовят проткнуть живот. Холодное железо, позабыв о родстве, раздирает бок, и боль эта заставляет стиснуть зубы и собраться.
