Стефани Майер - Затмение
Я подумала и наконец призналась:
– Мне приходят в голову только мои лучшие ночи.
– Может быть, это те же самые, что и у меня, – подбодрил Эдвард.
– Ну, тогда первая ночь – когда ты в первый раз у меня остался.
– Да, и для меня тоже. Правда, ты проспала ту часть, которая понравилась мне больше всего.
– Точно, – вспомнила я. – А еще я тогда во сне разговаривала.
– Было дело, – согласился он.
Я вспыхнула, вспомнив, что могла наболтать сегодня ночью в объятиях Джейкоба. Никаких снов я не помнила, а может, и вовсе не видела, и кто его знает, что было у меня на уме.
– Что я наговорила сегодня ночью? – прошептала я, понизив голос.
Вместо ответа Эдвард пожал плечами. Я поморщилась.
– Все так плохо?
– Ничего особо ужасного, – вздохнул он.
– Тогда расскажи!
– В основном повторяла мое имя – как обычно.
– Ну, это не так уж плохо, – осторожно согласилась я.
– А к утру ты стала бормотать какую-то чушь и повторяла «Джейкоб, мой Джейкоб». – Даже в его шепоте слышалась боль. – Твоему Джейкобу это очень понравилось.
Я вытянула шею, пытаясь достать губами до подбородка Эдварда. Его глаз я не видела: он смотрел в потолок.
– Прости, – пробормотала я. – Я их так различаю.
– Кого?
– Доктора Джекилля и мистера Хайда – Джейкоба, который мне нравится, и того, которого терпеть не могу, – объяснила я.
– Тогда понятно. – Кажется, Эдвард слегка оттаял. – А какая у тебя еще любимая ночь?
– Когда мы летели домой из Италии.
Эдвард нахмурился.
– А разве в твой список она не входит? – удивилась я.
– Да в мой-то как раз входит, а вот найти ее в твоем я не ожидал. Разве ты тогда не думала – совершенно ошибочно! – что мои действия были продиктованы только муками совести и я собирался сбежать, едва самолет приземлится?
– Думала, – улыбнулась я. – Но ведь ты все равно был рядом.
Он поцеловал меня в макушку:
– Белла, ты любишь меня больше, чем я того заслуживаю.
Я рассмеялась: скажет тоже!
– А следующей в моем списке будет ночь после Италии, – продолжала я.
– Согласен. Ты была такая забавная.
– Забавная?
– Я и понятия не имел, какие яркие сны тебе снятся. Мне едва удалось убедить тебя, что ты не спишь.
– В этом я до сих пор не уверена, – пробормотала я. – Ты всегда казался больше похожим на сон, чем на явь. А теперь расскажи мне про одну из твоих любимых ночей. Я правильно угадала, какая стоит на первом месте?
– Нет. На первом та, которая была две ночи назад, когда ты наконец согласилась выйти за меня замуж.
Я скривилась.
– Разве тебе она не понравилась?
Я вспомнила, как Эдвард поцеловал меня, какой уступки я от него добилась, и передумала:
– Понравилась… Хотя и не совсем. Не понимаю, почему для тебя это было важно: я и так твоя навеки.
– Лет через сто, когда у тебя будет достаточно жизненного опыта, чтобы оценить мой ответ, я тебе расскажу, – пообещал он.
– Через сто лет я тебе об этом напомню!
– Ты не замерзла? – вдруг спросил он.
– Нет. А что?
Ответить он не успел: тишину разорвал оглушительный вой, полный боли. Отразился от голых скал и эхом заполнил воздух, раздаваясь со всех сторон сразу.
Этот вой – знакомый и незнакомый одновременно – заставил меня вздрогнуть: незнакомый, потому что никогда раньше я не слышала, чтобы так кричали от боли; знакомый, потому что сразу узнала голос. Узнала и поняла, в чем дело, – с пронзительной ясностью, словно сама кричала. Неважно, что сейчас Джейкоб был не в человеческом теле: перевода не требовалось.
Джейкоб был рядом. И слышал каждое слово. И теперь кричал от боли.
Вой перешел в горловое всхлипывание, а потом замолк.
Я не слышала, как Джейкоб бесшумно исчез, но почувствовала его отсутствие, пустоту, которая осталась после него. А я-то думала, что он уже далеко отсюда!
– Потому что твой обогреватель дошел до предела, – негромко ответил Эдвард. – Перемирие закончилось, – добавил он так тихо, что мне это могло и почудиться.
– Джейкоб подслушивал наш разговор, – прошептала я – отнюдь не вопросительным тоном.
– Да.
– И ты это знал.
– Да.
Я уставилась в пустоту невидящими глазами.
– Ведь я же никогда не обещал драться по-честному, – тихо напомнил мне Эдвард. – К тому же, он имеет право это знать.
Я уронила голову на руки.
– Ты на меня злишься? – спросил он.
– Не на тебя, – прошептала я. – Это я настоящее чудовище.
– Не мучай себя, – взмолился Эдвард.
– Да уж, – с горечью согласилась я. – Лучше поберечь силы, чтобы еще немножко помучить Джейкоба. Чтобы совсем его замучить.
– Он знал, что делает.
– Какая разница? – Я сморгнула слезы, которые наверняка послышались в моем голосе. – Думаешь, меня волнует, справедливо ли это и был ли Джейкоб предупрежден заранее? Я причиняю ему боль. Каждый раз, когда я возвращаюсь, я причиняю ему боль! – Мой голос звучал все громче, сбиваясь на истерические нотки. – Я ужасное чудовище!
– Ничего подобного! – Эдвард крепко обнял меня.
– Так и есть! И какой только бес в меня вселился? – Я рванулась из его объятий, и Эдвард отпустил меня. – Я должна пойти за ним.
– Белла, он уже черт знает где, и на улице мороз.
– Плевать! Не могу же я просто сидеть здесь! – Я скинула парку Джейкоба, сунула ноги в ботинки и неуклюже поползла ко входу: ноги не слушались. – Я должна… должна… – Я сама толком не знала, что именно должна сделать, но все равно расстегнула молнию и вылезла из палатки.
Стояло солнечное, студеное утро. Снега оказалось гораздо меньше, чем можно было ожидать после такой бури. Наверное, ветром сдуло – вряд ли бы он успел растаять под низко висевшим на юго-востоке солнцем, лучи которого отражались от снежной белизны и с непривычки больно били по глазам. В воздухе чувствовался пронизывающий холод, хотя ветра не было и температура медленно поднималась вслед за восходящим солнцем.
Сет Клируотер свернулся на сухих еловых иголках под густой елью и положил голову на лапы. Его желтоватый мех почти сливался с опавшей хвоей, и я заметила только яркое отражение снега в черных глазах. Мне показалось, что Сет смотрит на меня укоризненно.
Спотыкаясь, я пошла к лесу, зная, что Эдвард идет следом. Он шел бесшумно, но солнце отражалось от него миллионами радуг, которые плясали впереди меня. Я уже углубилась на несколько шагов в лес, когда Эдвард схватил меня за руку.
– Ты не можешь пойти за ним. Сегодня нельзя. Уже почти время. И в любом случае, если ты потеряешься, никому от этого легче не станет.
