Надежда Башлакова - Мгновение длиною в бездну. Рождение Топаз. Книга 1
Топаз помолчала с ним за компанию, а затем вдруг спросила.
— А когда это всё произошло, Кий?
— Где–то около полугода, то есть я там побывал около полугода тому назад.
Топаз ненадолго задумалась, пожевав губу, и, видимо, что–то просчитывая в голове.
— Кий, а твоя деревня? Она не у нас ли на пути встретиться должна, ближе к храму Отца Неба?
Кий покачал головой.
— Нет, в тех местах, я отродясь не бывал. Моя деревня стоит…, стояла далеко на севере, на самом севере Марионы. А чего ты спросила?
— Мы встретили подобные зверства с Алгорном по пути от храма, но было уже поздно. Мы предали покойников огню, а на утро Мать Земля поглотила кострище, как при тебе поглотила свою жрицу, оставив на его месте курган, вероятно, в память о погибших защитниках. — Поведала Топаз.
— Слышал, такие непотребства повторяются по всей Марионе и не только, редко, но случаются, да и этого уже вполне достаточно.
— Как думаешь, Морана приложила к этому свою когтистую лапу?
— Думаю, без Мораны здесь точно не обошлось. — Кивнул Кий.
— Морана. — Пробормотала Топаз, замолкая, и подумывая о том, что, пожалуй, пора бы уже подыскать более приятную тему для разговора, и она сказала первое, что пришло на ум. — Знаешь, в детстве я так завидовала людям, что были свободны, но даже подумать не могла, что когда–нибудь и сама стану свободной. Я, рабыня, буду лежать, вот так, посреди леса, в обществе свободного же мужчины–друга и двух кошек, различающихся лишь полом и размером. А теперь…, теперь я вольная.
— А как ты вообще стала рабыней? — Полюбопытствовал Кий.
— Рабыней я уже родилась. Мать моя была когда–то вольной, затем, не знаю, правда как, была продана в рабство, а отец был её хозяином. Потом он разорился и продал нас с ней разным хозяевам.
— Так просто продал женщину, что родила ему ребёнка и свою родную дочь?
Топаз улыбнулась.
— Когда у суки забирают щенков, даже уже заметно подросших, она почти всегда беспокоится и тоскливо скулит, а кабель вряд ли знает, какая сука от него понесла, щенилась ли его щенками и сколько их всего в помёте, а если даже и знает, то разве это его заботит? Ты всегда ведь был вольным, Кий. — Это было скорее утверждение, чем вопрос. — Так вот, рабыни часто рожают от своих господ, даже если те имеют законных жён. Порой беременеют, но не рожают, а если даже не беременеют…, в общем, их мнения в этом деле, как и во всех других, особо не спрашивают. Так кому интересно, понесла ли от него очередная рабыня, а если даже и понесла, если даже и родила, если даже дочь у смуглой темноволосой, самой ещё почти девочки рабыни, светлокож и светловолос, да что уж греха таить, является полной копией своего отца, за исключением разве что пола, со сглаженными лишь чертами женского лица? Да для кого это вообще имеет значение? А вот если девочка задержится у хозяина настолько, чтобы достичь своей половой зрелости или даже не достичь, в общем, в будущем привлечёт его внимание статной фигуркой или смазливой мордашкой, разве кто–нибудь посмотрит на то, что она его родная дочь? Она ведь, прежде всего, его рабыня.
— Твой отец…, он…. — Тихо проговорил Кий.
Топаз не сразу поняла, что именно он имеет в виду, но, взглянув на его озадаченное лицо, догадалась и улыбнулась.
— Нет, он продал нас с матерью, когда мне было года три–четыре, то есть ещё совсем маленькой крошкой, и не успел, как говорится, приглядеться.
— Ты говорила это с таким знанием дела.
— Потому как встречалась с этим и не раз, не сама, но ведь меня тоже окружали рабы, а того, что не видела я сама, рассказывали вновь купленные. Хозяева, они ведь тоже бывают разными, как и все остальные, всё ж таки какие не какие, а тоже люди.
— Тяжело тебе пришлось. — Посочувствовал Кий.
Топаз улыбнулась и потрепала Кровопийцу за шкирку.
— Тяжело мне пришлось, когда на свадебный обоз моей молодой хозяйки напали вот хозяин Кровопийцы и его люди, в том числе и уже знакомый тебе Патрон. Моя хозяйка тогда спаслась ценою моей скромной персоны и мне подобных рабов, а чего нас жалеть–то, мы же не были людьми. Ведь даже в момент любой опасности, хозяева спасают вначале вещи и скотину, домашних животных, а только потом уж рабов. Это было второе в моей жизни предательство после отцовского, но в отличие от второго во время первого, я не тешила себя иллюзиями, потому как была ещё слишком мала, да и ему было на меня вовсе наплевать. К молодой же хозяйке я прикипела, пылала настоящей истиной любовью, всегда слушала её, слегка приоткрыв рот, и верила ей безотказно. Глупо, даже вспоминать стыдно. — Топаз подпёрла лоб рукой, прикусила губу и покачала головой.
Кий молчал, ожидая, когда Топаз продолжит или не продолжит.
Топаз продолжила.
— Когда они меня продали, вот когда по–настоящему начались мои злоключения.
— А сколько тебе тогда было?
Топаз улыбнулась и посмотрела ему в глаза.
— Двенадцать, примерно, ведь точный свой возраст я до сих пор не знаю, вернее, знаю, что мне семнадцать, а вот день когда мне исполнится восемнадцать, ведать не ведаю.
— И как получилось, что ты оказалась в храме? — Напряжённо спросил лекарь, понимая, что подбирается к самым страшным её воспоминаниям.
— Когда…, когда меня уже отпустили….
— Отпустили?
Топаз сердито взглянула на друга.
— Да, отпустили. Я не могла больше жить с такой виной, как мне казалось….
— А в чём заключалась твоя вина?
— Да что ты прицепился со своими вопросами? Или слушай или вообще отвали. — Разозлилась Топаз.
Кий прикусил язык.
Топаз промолчала, а за тем продолжила, потому как ей и самой хотелось высказаться.
— Так вот, когда я…, когда меня…. — Она вновь замолчала, собираясь с мыслями, недовольно зыркнула в сторону Кия и вновь уставилась на огонь. — Когда маленькой Девочкой натешились, унизили, как могли, меня отпустили…. Хотя хозяин вряд ли бы принял такое решение, это всё Карен, его правая рука, он, к слову сказать, ко мне и пальцем не притронулся, у него ещё и дочка там была, тоже рабыня, он её вроде как выкупить мечтал. Может, уже и выкупил. Так вот, меня тогда накормили, дали одежду и отпустили, всё ночью происходило, но уже поздней, под самое утро, чтобы больше никто опомниться не успел, а то мало ли что им ещё взбредёт в голову, а я за несколько дней и так была еле жива. Но я не могла просто так уйти, во мне кипела ненависть и злоба. Я пробралась туда, где спали воины, и выместила свою ненависть на том, кого больше всех ненавидела в тот момент, и кто причинил мне наибольшее количество боли и зла, на Беззубом. Я просто перерезала ему глотку, перед этим разбудив и сказав пару ласковых. — Она с вызовом взглянула на добряка Кия, словно ожидая увидеть, как поразят его эти её последние слова.
