Жизнь на двоих (СИ) - Шнайдер Анна

Она замолчала, и врач тоже молчал несколько мгновений, внимательно глядя на нее.

– И к какому варианту вы склоняетесь? – спросил он мягко. – Какой больше нравится?

– Я бы очень хотела сказать, что второй, – грустно усмехнулась Виктория. – Потому что он честный и, наверное, все-таки правильный. А первый малодушен. Но при втором варианте я стану более несчастной, тогда как при первом… Арен останется со мной. Он продолжит заботиться обо мне, будет рядом. Да, он не полюбит меня никогда, но при этом он будет моим. – Виктория почувствовала жадность в собственном голосе и поморщилась. – Да, я понимаю, что это плохо – так рассуждать, но… вы ведь просили говорить правду. Я очень хочу, чтобы муж оставался моим.

– Как человек или как вещь, ваше величество?

Силван спросил это спокойно и тихо, но Виктории показалось, что он ее ударил своими словами.

– Что?..

– Вы хотите, чтобы муж был вашим. Я спросил – вашим как человек или как вещь?

– Конечно, как человек, – пробормотала она, почему-то ощущая себя гадко. – Конечно…

– У людей, в отличие от вещей, есть мысли и желания, – продолжал Силван невозмутимо. – Вы сказали только что: «Я хочу, чтобы муж оставался моим». А чего хочет император? Вы знаете? Вы говорили с ним об этом?

– Нет, – шепнула Виктория, вдруг вспомнив, как Арен сказал однажды: «Ты понятия не имеешь, что мне нужно». – Я действительно ничего не знаю. Я даже не знаю, права ли насчет мужа и… другой женщины.

– Тогда это станет моим домашним заданием. Попробуйте подумать, что нужно вашему супругу. В следующий раз я приду через неделю, и мы обсудим с вами все, что надумаете.

Виктория кивнула, понимая, что это задание самое сложное из тех, что давал ей Силван.

Во вторник, как только Арен вечером шагнул в детскую, Агата и Александр бросились навстречу, размахивая каким-то листком бумаги и галдя:

– Папа, папа, папа! Папа, папа!

Он сел на корточки, удивляясь их оживлению, но через секунду удивление пропало.

– Нам Софи письмо написала! – сказала Агата с гордостью, протягивая ему листок. – Вот. Смотри!

Письмо…

Арен медленно опустил голову.

«Дорогие и любимые мои дети!..»

Грудь словно ледяным кинжалом пронзило. Он помнил, что Агата и Александр просили разрешения писать Софии и он дал это разрешение, толком ничего не соображая от боли и даже не подумав, что дети станут использовать письма любимой аньян для шантажа любимого отца. Но он все равно не сможет запретить им переписываться, это уж совсем бесчеловечно.

«У меня все хорошо. Я начала работать воспитательницей в детском саду. В моей группе пятнадцать малышей. Ну-ка, посчитайте, на сколько это больше, чем вас?

Не грустите, мои милые, и не пытайтесь отговорить вашего папу. Он не поменяет решение, только расстроится. Давайте не будем его расстраивать! Лучше покажите ему, какие вы замечательные и послушные дети…»

Арен не удержался и прочел письмо, в каждой строчке которого София уговаривала Агату с Александром не капризничать. Она была веселой, шутила и подтрунивала, она разрисовала почти весь листок разными маленькими птичками, насекомыми и цветами – так, что письмо стало похоже на праздничную открытку. И Арен не мог не улыбаться, чувствуя невыносимую гордость за Софию. За то, как светло и благородно она вела себя в этой ситуации. Он сам никогда не смог бы так.

– Папа, папа, ну пожалуйста-а-а! – выли рядом Агата и Александр. – Ну папа-а-а… пожалуйста-а-а… Мы очень хотим, чтобы София вернулась!

«Я тоже», – подумал Арен с мучительной ясностью, но сказал лишь:

– Пойдемте ужинать. – И отдал Агате письмо. Девочка надулась, поджала губы и обиженно выпалила:

– Раз так! Мы больше не будем с тобой разговаривать!

– Да! – повторил Александр, взяв за руку сестру. – Не будем!

– Не разговаривайте, – пожал плечами император, подумав: «Главное, чтобы от еды не отказывались». Пока Агата не объявляла голодовку, но Арен не сомневался, что это еще впереди.

Дети сдержали слово и за ужином не проронили ни слова, хотя взрослые их активно провоцировали. Но наследники, невероятно похожие друг на друга, лишь сильнее надувались и хмуро смотрели исподлобья. Причем игнорировали они не только Арена, но и Викторию, отчего она тоже расстраивалась и едва ли не плакала.

– Вик, побудь в детской, – попросил император после ужина. – А я пока поговорю с этими врединами в спальне.

– Хорошо, – протянула она удивленно. Он подхватил Агату и Александра на руки, засунув обоих под мышки, и понес в соседнюю комнату. В другой раз дети хохотали бы и веселились, но сегодня лишь пыхтели и пытались вывернуться, чтобы убежать.

В спальне Арен усадил наследников на кровать Агаты и, строго посмотрев на недовольные мордашки, сказал:

– Я понимаю, что вам плохо, но если вы думаете, что мне хорошо, то вы ошибаетесь. И вы своим безобразным поведением делаете мне хуже. И маме. Если вам не жалко меня, пожалели бы хоть маму.

Александр неуверенно посмотрел на Агату, которая пыхтела, как маленький рассерженный дракончик, но в конце концов не выдержала:

– Мы просто скучаем по Софи, папа!

– Я тоже скучаю по ней.

– Тогда давай она вернется! – воскликнула дочь, и он покачал головой:

– Люди – не вещи, Агата.

– Но Софи хочет вернуться! И мы хотим! И ты, папа, я знаю, тоже хочешь! Ты любишь ее! – Девочка вскочила с кровати и обняла Арена. Алекс тут же повторил за ней, и императору пришлось садиться на корточки, чтобы видеть лица своих детей. – Я знаю, любишь!

– Конечно, люблю, – ответил он, погладив наследников по головам. – И хочу, чтобы она вернулась. Но в жизни, мои прекрасные, не всегда получается делать то, что хочешь. И сейчас как раз такой случай.

– Но почему? – прошептала Агата с отчаянием. – Если все любим и хотим. ПОЧЕМУ?!

Что он мог сказать, чтобы дочь поняла и перестала капризничать? Конечно, Агата очень умная девочка, но то, что происходило сейчас, было для нее все же слишком взрослым.

– Потому что любовь – это прежде всего свобода, – ответил он, сжав ладошки своих малышей. – Она несовместима с клетками, даже если они золотые. Люди счастливы, только если свободны. Здесь, во дворце, Софи никогда не будет свободна, а значит, не будет и счастлива. Я желаю ей счастья.

– Мы тоже желаем, – вздохнула Агата. – Но…

– Ты поймешь. Чуть позже, моя радость. Когда немного подрастешь. И ты, Алекс, тоже.

Дети молчали, расстроенно глядя на него.

– Значит… Софи не вернется? – Агата всхлипнула и потерла глаза свободной рукой.

– Не вернется. Но она будет свободна и счастлива.

– Папа…

Дети все-таки расплакались, и он обнял обоих, утешая.

– Ну перестаньте. Не рвите мне сердце. Да, мы будем скучать, но мы справимся. – Произнеся фразу Софии, Арен на секунду замер, не в силах сделать вдох. – Все будет хорошо, – закончил он глухо, ощущая себя бессовестным мерзавцем.

Остаток вечера прошел сносно – дети, хоть и оставались грустными, вели себя нормально, начали разговаривать и перестали капризничать. Уныло пособирали мозаику, потом послушали сказку и, печально вздыхая, отправились спать.

Виктория все это время тоже молчала, и Арен иногда ловил на себе ее задумчивые взгляды. В них не было ревности или злости, только жалобная обида, и император с усталым равнодушием подумал – наверное, жена подслушала его разговор с детьми. Какие выводы она сделала из его ответа: «Конечно, люблю», – догадаться нетрудно. И упрекнуть не в чем, потому что выводы-то правильные. Но говорить на эту тему с Викторией Арен не собирался. Только настроение ей портить, да и себе заодно.

Но жена заговорила сама, когда они вышли из камина в ее покоях.

– Детям плохо без Софии, – сказала Виктория нерешительно. – Ты же видишь, они мучаются. И она была не рада отъезду. Может, все-таки…

Защитник, еще не хватает сейчас обсуждать то же самое с женой!