Марта Акоста - Ночной полдник
Мама Освальда нахмурилась. Я изо всех сил старалась выдумать какую-нибудь приятную фразу, но тут Гэбриел, подойдя ко мне, обвил рукой мою талию.
— Тетушка, я собираюсь вывести свою лапусю на прогулку.
— До встречи, госпожа Грант. — Странное обращение, особенно если учесть, что ее свекровь я зову просто Эдной.
Гэбриел был в широкополой шляпе, солнцезащитных очках и рубашке с длинными рукавами, поскольку у него очень светлая кожа и он отличается особенной чувствительностью к солнцу.
— Милагро, можно тебя кое о чем попросить?
— Выкладывай.
— Уверен, что ты изнемогаешь от желания схлестнуться с Уиллемом, но, пожалуйста, не делай этого. Хочешь верь, хочешь нет, однако он пошел на большую уступку, позволив тебе оставаться здесь.
— Позволив мне оставаться здесь?! Я тут живу! — начала кипятиться я. — Он фанатик!
— Я не собираюсь за него извиняться, просто наши родственники из Старого света до сих пор хранят память обо всех тех зверствах, которым мы подвергались. Если он посчитает, что ты представляешь угрозу нашей безопасности, моя работа еще больше усложнится. — Гэбриел вздохнул. — Поверь, мне и без того несладко.
Поскольку Гэбриел говорил на полном серьезе, я согласилась:
— Ладно, не стану ничем огорчать тебя. Я не собиралась нарываться на неприятности.
— Я знаю, но, похоже, они сами тебя находят.
— Не всегда. Это только с ОТБРОСом так получилось. Кстати, есть о нем какие-нибудь новости?
— ОТБРОС по-прежнему в отбросах, — ответил Гэбриел. — КАКА окончательно развалилась, а Себастьян, судя по всему, пока осел в месте своего изгнания.
— Никогда не подумала бы, что он согласится жить в Небраске.
— Если бы ты увидела центр Омахи, ты бы изменила свое мнение, — заверил меня Гэбриел. — Себастьян купил склад, имеющий историческую ценность, и полностью отреставрировал его. Отличное место, а виды — просто обалдеть.
— Ты получил эту информацию от своих разведчиков?
— Я просто увидел разворот в «Архитектурном дайджесте», но мы наблюдаем за всеми его передвижениями. Мне кажется, пока он там всем доволен.
Стоя на берегу ручья, мы смотрели, как вода отражает ясное утреннее солнце.
Покончив с важным делом, мой рыжеголовый приятель был не прочь посплетничать.
— Говорят, Иэн приедет, — улыбнулся Гэбриел. — Ка-акой мужчина!
— Он знает, что ты в него влюблен? — рассмеявшись, поинтересовалась я.
— Не думаю, но ведь из того, чего я не знаю об Иэне Дюшарме, можно составить целые тома.
— Темный лорд! — зловеще воскликнула я, вспомнив прозвище, которое Гэбриел когда-то дал Иэну.
Улыбка застыла у него на губах.
— Пожалуйста, забудь о том, что я сказал, это была просто глупая шутка.
— Ладно, — согласилась я. — Я знаю, что это была шутка. Вообщето я думала, ты встречаешься с кем-нибудь.
Гэбриел отвел взгляд в сторону.
— Уже нет. Этот «кто-нибудь» все время спрашивал, когда я познакомлю его с родственниками, и в чем состоит моя работа. Поскольку я постоянно ездил в секретные командировки, он начал подозревать меня в измене.
— Мне очень жаль, Гэбриел.
— Ничего страшного. Я ведь знал, что это когда-нибудь случится. Такое всегда случается.
Он весело рассмеялся, когда я предложила помочь ему в сексуальном плане — «только чтобы расслабиться, не более того», из чего можно заключить, что боль расставания мучила его не слишком сильно.
Я быстренько смоталась в город, чтобы получить и отправить почту, а когда вернулась, Освальд уже принял душ и оделся — на нем были широкие брюки, зеленые с оливковым оттенком, и рубашка цвета морской волны. Родители Освальда ждали нас возле его машины. Госпожа Грант села на переднее сиденье, а господин Грант и я устроились сзади. Мне так и не удалось разговорить его. Поэтому, когда мы проезжали мимо поля, усеянного желтыми цветами, я сообщила:
— Это турнепс. Вообще-то он считается сорняком, но я так и не научилась его ненавидеть.
— Освальд говорил, что вы любите растения, — ответил господин Грант с таким видом, будто любовь к растениям — признак серьезного расстройства мозга.
— Да, я занимаюсь садоводством ради удовольствия и за деньги, — выдала я идиотскую фразу. — Хорошо, наверное, быть на пенсии. Много времени на путешествия и э-э… увлечения. У вас есть какое-нибудь хобби?
Повернувшись ко мне, господин Грант одарил меня долгим взглядом, который напомнил мне его мать — Эдна всегда смотрит так, перед тем как сказать что-нибудь обидное.
— Я люблю путешествия и гольф.
Мой папа тоже любит гольф, но не саму игру, а поля — бескрайние изумрудные лужайки, которым необходим тщательный уход, вода и удобрения. Я могла бы, конечно, высказать свое мнение по поводу лужаек для гольфа в засушливом климате, но решила, что разумнее будет смолчать.
Сидевшая впереди госпожа Грант радостно болтала с Освальдом. Ее часть диалога состояла в основном из фраз: «Как интересно!» и «Какой ты умница!» Она так веселилась, будто работала за поулыбочную оплату.
Освальд вел машину по умеренно извилистым дорогам, мимо виноградников и садов. Остановившись, мы прогулялись по дубовой роще. Освальд шел впереди и, держа в руках палку, ощупывал ею почву.
— Что ты делаешь, Оззи? — поинтересовалась его мать.
— Змей ищу, — пояснил Освальд. — В этом году к нам в конюшню уже одна заползала.
— Не стоит беспокоиться, сынок, — сказал господин Грант. — Твоя мама боится рептилий, но от змеиного укуса с ней ничего не будет.
— Зато Милагро не защищена, папа, — ответил Освальд. — Насколько мне известно.
— Так пусть гремучая змея укусит ее, и ты узнаешь наверняка, — с невинным смехом заявила госпожа Грант.
Я хотела было разразиться своим презрительным «ха-ха-ха», но Освальд поддержал мамину шуточку. Интересно — это я слишком остро реагирую, или все-таки Конраду и Эвелине недостает умения общаться, которым обладают мои друзья с ранчо?
Дорога сузилась, и я оказалась позади Освальда и его родителей. Воздух, который становился все теплее, пахнул ароматом шуршавшей под ногами листвы, землей и ручьем. Мы остановились возле лежавшего под сенью сосны валуна. Господин Грант вынул из кармана куртки серебряную фляжку. Сделав глоток, он предложил:
— Эвелина?
— Спасибо, — взяв фляжку, поблагодарила его жена. А потом, минуя меня, передала ее Освальду.
Заметив выражение моего лица, он пояснил:
— Это телячья кровь, Милагро.
— Ой, извините, — проговорила его мать. — Я просто не знала, пьете ли вы.
— Только не кровь, — ответила я, изо всех сил стараясь быть учтивой. — Когда-то я пила ее, но теперь не испытываю никакого желания.
