Запах ночного неба (СИ) - Вилкс Энни

— Прекрати извиняться, — перебил ее Даор. — Спасибо, что ты цела. Не забудь позвать меня в следующий раз.

И тут Алана подняла на него свои теплые глаза и сказала:

— Вы же понимаете, что я не буду вас звать, да?

Даор с неожиданным облегчением улыбнулся:

— Рад, что ты приходишь в себя.

Алана вдруг покраснела. Даор с умилением смотрел, как она, осознав, наконец, его близость, смущенно отодвинулась и поднялась. Машинально пригладила волосы руками, отряхнула платье, прихватила края разодранного корсажа, скрыв за ладошкой белую полоску кожи живота. Вот поджала губы и опасливо посмотрела на него, все еще стоящего на коленях там, где она только что сидела.

— Вы… — Алана нахмурилась и протянула герцогу руку. Это его рассмешило.

— Ты это серьезно? — спросил он ее, берясь за маленькие пальчики, но вставая, не опираясь на них.

Алана отступила на шаг, и он позволил ей это, наслаждаясь нахлынувшим ощущением легкости и эйфории. Девочка была жива, она была цела, она снова трогательно прятала от него глаза. Это было замечательно, даже острее, чем раньше. Так просто!

.

Появившийся между ними Син внимательно посмотрел ей в лицо, а потом повернулся к Даору. Черный герцог указал на лежащие на траве посреди кровавого месива ошейники.

— Хорошая защита, — усмехнулся он. — Рухнула не с первого удара.

— Спасибо, — коротко ответил Син, отвечая, конечно, не на комплимент. Он присел рядом с лежащим без сознания Робертом, аккуратно положил ему руку на лоб и прикрыл глаза со вздохом облегчения.

А Алана уже бежала по дорожке, не оглядываясь. Даор смотрел ей вслед, и не пытаясь скрыть улыбки. Он был уверен, что она станет искать Келлана, чтобы тот помог ей пережить случившееся, и впервые эта мысль не вызывала в нем злости.

Стоило только немного подождать.

9. Ингард

Правое крыло корпуса исцеляющих обычно было почти пустым или совсем пустым. Черные окна без намека на свет успокаивали Ингарда: эти темные провалы означали, что никто из послушников и наставников не находится в опасном для жизни состоянии: для несерьезных травм Теа обычно использовала маленькую, похожую на шатер пристройку с тканой крышей. Целительница шутила, что ей нравятся шатры, и что она, дочь степи, предпочитает проводить время в месте, хоть немного напоминающем ей отчий дом. Теа была родом из Красных земель, гордилась своими корнями и любила родовую культуру, а ее именитые предки всегда предпочитали легкость монументальности замков северных земель.

Когда в сгруппированных в подобие здания каменных кельях загорался свет, это означало, что кто-то пострадал столь сильно, что даже Теа не смогла излечить его быстро, и потому посчитала необходимым переместить разрушающееся тело в напоминавшую базальтовый гроб комнату, стены которой были исписаны заклятиями, не дававшими раненому погибнуть. Руны удерживали его по эту сторону, некоторые — удваивали и утраивали силы покалеченного организма для восстановления. Ингард слышал, что еще на заре становления Приюта Син вызывал для их нанесения лучших мастеров из Белых земель, уже давно сгинувших в небытие и так и не передавших своих знаний, и что нигде в мире больше не было подобного места.

Теа боготворила правое крыло и ненавидела его. Ингард был с ней солидарен.

Последние сорок лет окна не загорались.

Келлфер считал поддержание правого крыла стратегической ошибкой, но Син оставался непреклонен: несмотря на значительные, даже выматывающие усилия по восстановлению и обновлению заговоров, оно было готово принять пострадавших в любой момент. Раньше Ингард колебался, но все же соглашался с Келлфером, предлагавшим оставить в рабочем состоянии лишь пару келий и открыть остальные в случае возникновения опасных ситуаций. Однако сейчас, в который раз взглянув на четыре светящихся окна, за каждым из которых не умирал один из небезразличных ему людей, Ингард почувствовал, как ему становится холодно: ясно представилось, что и все остальные проемы источают слабый свет, и это было по-настоящему страшно.

— Син, — негромко обратился Ингард к спутнику. — Все окна.

Келлфер, шедший слева от Сина, обернулся и мрачно посмотрел на фасад.

— Пока не все, — сказал он. — Но будет война, и мы, похоже, не останемся в стороне. — И обратился к Сину: — Если Ингард прав, надо прятать послушников, я уж не говорю о том, что Приют полон по большей части беспомощной, но полезной знати, на которой держится все нынешнее существование Империи Рад.

Син ничего не сказал, лишь только кивнул — то ли приняв во внимание слова Ингарда, то ли согласившись с Келлфером, — и убыстрил шаг.

Ингард силился прогнать из воображения черно-белый зимний пейзаж, но у него никак не выходило. Посещавшие его иногда предчувствия были разными по силе, обычно они держались не больше нескольких секунд, но это никак не хотело пропадать. Ингард расслабился, рассматривая возникшие перед мысленным взором темные стены и скованные снегом голые деревья, и видение, будто насосавшись крови, отступило, оставив за собой лишь пустоту и холод.

Ингард позволил себе закрыть глаза, входя в палату к лучшему другу, понимая, что увидит на единственной каменной кровати.

И усмехнулся — скорее грустно, чем весело.

Роберт развалился на подушках, расслабленно скрестив ноги. Его перехваченные исцеляющими заговорами кисти покоились по бокам от тела, и одним из этих ужасающих обрубков он постукивал в такт мелодии, которую негромко насвистывал. Лицо его было довольным. Ингард знал друга достаточно хорошо, чтобы понимать причину: Роберт радовался, что Велиан уже восстанавливается в одной из камер. В этом был весь Роберт: безжалостный и эффективный убийца, он был до невозможности предан тем, кого брался защищать.

— А почему не взяли страшного вороньего герцога? — спросил Роберт, приоткрывая один глаз, и Ингард мгновенно понял, что еще до того, как они переступили порог, воин узнал об их присутствии. Что-то внутри него сжалось от боли: Роберт притворялся, чтобы не беспокоить их? — А как же расспросить меня об артефактах?

— Рад, что ты хорошо себя чувствуешь, — с уважением сказал Син, и Ингард понял, что именно так и следовало вести себя в любом случае: и если Роберт терпел невыносимые страдания, и если уже почти поправился. — Я так понимаю, тебе Теа сказала, что Велиан жив?

— Да, — радостно кивнул Роберт, подкладывая одну из культей под голову, и даже не морщась. — Он за стеной. Я пытался с ним перестукиваться, но он решил, наверно, что это дятел, потому что его стук можно было интерпретировать только как «отвали».

Син опустился на единственный стул, который Теа оставила у изголовья. Ингард немного помедлил и сел на край кровати, и когда друг встретился с ним глазами, немного отпустила сдавливающая горло боль: взгляд Роберта был ликующим, а совсем не страдающим. Надобность в вопросе, который хотел задать Ингард, отпала.

Келлфер единственный остался стоять и разглядывал причудливый созданный из силовых нитей балдахин, враставший в потолок и продолжавшийся в нем едва видимыми голубыми ручейками.

— Он сильно покалечен, — сказал Син. — Его рассудок даже больше, чем тело. Если бы не Келлан, принявший часть безумия на себя, Велиан бы покончил с собой сразу, как смог бы.

Улыбка сползла с лица Роберта.

— Не удалось вытащить его раньше.

— Мы все это понимаем, — сказал Ингард прежде, чем на слова Роберта ответил бы прагматичный Келлфер.

— Син и Ингард волнуются за тебя и щадят твои чувства, тогда как нам нужно знать, что произошло, как можно быстрее, — заметил Келлфер.

— Это он-то меня щадит? — со смешком переспросил Роберт, указывая кивком на Сина. — Вообще, все вы хороши. Никакого тебе «Ну как ты, Роберт, а удастся ли вылечить твои руки, а сможешь ли ты держать перо и меч, Роберт, а не пытали ли тебя, Роберт»… Вот и рассказывай вам после этого.

— Сейчас не время для… — начал Келлфер, но Ингард его перебил: