Ее темный секрет (СИ) - Риган Хэйс

Её тёмный секрет

1

Его окружали мир и покой.

Где-то вдали журчал ручей. Птицы, точно ошалевшие от тепла и слепящего солнца, громкоголосили в древесных зарослях, передразнивая друг друга на все лады. Природа и все, чему дала жизнь Богиня-мать, радовались наступлению теплого мая. Всеохватывающая гармония как будто миновала лишь его сердце, уже долгое время скованное сумрачной грустью. Окружающая красота проплывала мимо взора Ардена, устремленного себе под ноги. Мир и покой царили лишь снаружи, но внутри него простиралась выжженная пустошь.

Огибая поросль чертополоха и перешагивая через бурлящий ледяной ручей, Арден следовал за наставником вглубь леса. Альвейн, седобородый сид[1], видел, что с учеником что-то не ладно, и старался отвлечь его полезной работой. Как-никак, Арден ‒ будущий знахарь, а ему не пристало забивать голову чем попало. Единственное, что важно ‒ благополучие их соплеменников, все остальное — тщета и бессмысленная маета.

Когда они забрались в самую глушь, Альвейн остановил жестом юношу и присел, что-то усмотрев в траве. Арден опустился на колени рядом с наставником.

— Вот он, золотарник, — показал старый сид на молодые соцветия. — Нам нужны только те, что напились солнца, как следует. Их ты узнаешь по ярко-золотистому оттенку.

Высматривая самые сочные цветки, Арден аккуратно обрывал головки и укладывал в корзину. Альвейн, судя по всему, счел ученика не слишком-то бережным, а потому сдвинул брови и шлепнул того по руке. Арден охнул и отдернул ладонь.

— Осторожнее, не повреди лепестки, дурья голова! Трава не любит спешки: выдохни и срывай ее любя, а не так, будто ты землю пальцами прополоть надумал.

Арден раздраженно закатил глаза, но послушался сида, после чего работа заспорилась. Хоть сид частенько бранил своего преемника, юноша отлично знал, что тот в глубине души к нему добр.

— Думаю, этого нам до зимы хватит, а, глядишь, и до весны, — сказал Альвейн, наполнив корзинку, и дал знак к возвращению.

К полудню знахарь и его ученик вернулись в родное поселение, которое, впрочем, было родным лишь для одного из них. Для Ардена же каждое лицо, встреченное по пути, каждая хижина были и есть чужие, как и он для них был не более, чем пришелец из ниоткуда, без которого их жизнь текла бы в прежнем русле, зато его могла закончиться много зим назад.

Арден попал в общину еще мальчишкой годков пяти. Именно Альвейн привел его, он же и был ему вместо отца. Не зная, на что направить силы еще одного голодного рта, старик прилюдно признал его своим учеником ‒ будущим знахарем общины пиктов[2]. Сиды живут, конечно, куда дольше простых и магически одаренных людей, но даже они не вечны, а значит, кто-то должен стать его преемником.

И Альвейн, стоит отдать ему должное, растил из него достойного члена общины, наставляя все годы взросления и обучая ремеслу врачевателя. Да только как ни бился старик сид, а все без толку: соплеменники в упор не желали признавать Ардена. Они его преимущественно избегали, зато как недуг какой свалит, галопом неслись к обоим целителям, и уж там, когда болезный боролся с самой смертью, им было уже глубоко плевать, Альвейн вылечит страждущего или Арден, без роду и племени, чужак, нашедший их волею судьбы. Так они и прозвали его — Безродный, подчеркивая, как важна для них чистота и благородность крови, а коли Арден доказать своего благородства никак не мог, то и дело с концом. Родителей своих он не помнил, по крайней мере, живых, и ничего не мог сообщить об их родословной.

Последнее его воспоминание о родных заканчивалось картинкой трупов в канаве, испещренных зловонными язвами. Как он оказался там, Арден не помнил, не помнил он и где был до злополучного дня, но именно там-то Альвейн и нашел его, вдали от своего поселения, вопящего на всю округу от страха и бессилия что-то изменить. Арден много раз задавался вопросом, отчего та хворь не взяла и его, почему не заразился он, просидев так долго с разлагающимися трупами в яме, но ответов найти не сумел даже мудрый сид. Соплеменники задавались тем же вопросом и в том, что мальчик не заразился, столько времени проведя среди прокаженных, углядели недобрый знак. Даже сейчас, когда Арден шел мимо них, то видел в лицах пиктов лишь презрение и опаску, будто он повинен в том, что выжил.

Альвейн был одним из немногих, кто сумел разглядеть в юноше что-то светлое. Как говаривал сид, сам он жил в здешних лесах еще задолго до пришествия пиктов. Он вышел к первым поселенцам, чтобы нести магическое знание и помогать страждущим, в ком не было колдовской крови, в чем и нашел свое призвание.

Пока соплеменники чурались юноши, старик верил в его способности, и довольно быстро раскрыл в нем талант. Еще мальчиком Арден показал, что умеет творить колдовство, пусть и самое незатейливое, и мудрый сид пестовал юное дарование, как умел и считал нужным, и ученик за то был ему признателей, хоть и не умел правильно облечь благодарность в слова.

Арден шел следом за наставником, стараясь не глядеть лишний раз по сторонам, но его внимание привлек блеск бронзовых серег на солнце, вдруг сверкнувший перед глазами — то шла им навстречу дочь старейшины с большой бадьей воды в руке. Девушка прошла совсем близко, даже преступно близко, и едва заметно тронула мизинцем его ладонь. Арден ответил тем же и заговорщицки улыбнулся, когда они разошлись в разные стороны. Неизвестно, сколько глаз успели заметить их безобидную, но отнюдь не невинную игру, но Ардену было все равно. Пускай хоть весь свет восстанет против них, а свою Ниррен он не отпустит. Ведь она была для него всем: небом и землей, солнцем и луною, озаряя его жизнь своим сиянием.

Ниррен была хороша собою. Она влекла к себе, как огонь влечет замерзшего путника, как свет влечет мотылька или манят птицу небеса. Жгучие карие глаза ее пленяли сердце Ардена с каждым днем все больше. А если в какой праздник Ниррен пела вместе с девами из общины, голос ее пробирался ему под кожу, понуждая замирать в сладкой истоме. Он подарил ей сердце еще мальцом, совершенно околдованный дочерью старейшины. И не было для него большего счастья, чем когда Ниррен отдала ему свое сердце взамен.

Но, как единственная и любимая дочь старейшины Нандира, она была оберегаема и недоступна для него, презренного чужака. Арден знал, как сильно невзлюбил его Нандир, как только заметил, что его дочь оказывает знаки внимания безродному юнцу.

Но Ниррен игнорировала родительские предостережения. Они встречались с Арденом под ликом Луны-матери, в тайне от отца и соплеменников, и серебристая богиня укрывала их союз своим молчанием. Древесные сени служили им укромным местом, где они могли любить друг друга, не боясь отеческого гнева.

Вспоминая о последней их встрече, Арден только пуще расплылся в самодовольной ухмылке. Да, он сознавал, что Нандир никогда не одобрит их союза, и, тем паче, — брака. С тем же успехом старейшина мог выдать дочь за дворового пса. Но никто не отнимет у него тех жарких прикосновений, что Ниррен дарила ему тайком. Пока у них есть это, никакой суровый взгляд Нандира его не смутит.

Не удержавшись, Арден обернулся, желая еще раз взглянуть на удаляющуюся Ниррен, но, к своему огорчению, увидел, как к ней подошел светловолосый мужчина и, забрав бадью, последовал с ней до дома.

Хадригейн.

От одного этого имени у Ардена сводило скулы, а в груди закипала ревность. Верный воин Нандира был и стражем Ниррен, и, по совместительству, ее же возможным женихом. Вся община полнилась пересудами об их предстоящем союзе, и Арден, против своего желания, охотно этому верил. Хадригейн красив, силен и статен, не говоря уже о славном роде, чья кровь течет в его жилах. Отец Хадригейна до своей смерти в бою был Нандиру верным другом, почти что братом, а теперь и его сын устилался под ногами старейшины, добиваясь ближайшего расположения. Всякий раз видя пресмыкания бравого воина перед Нандиром, Арден едва сдерживался, чтобы не закатить глазные яблоки внутрь черепа и никогда больше не лицезреть его на горизонте. Особенно рядом с Ниррен.