Эллисон Чейз - Навсегда в твоем сердце
Колин продолжал идти за ним.
— Послушай, есть кое-что еще, о чем я не стал тебе говорить в тот день. Мне казалось, что лучше промолчать, но теперь я уверен… Саймон, да постой же ты!
Кровь буквально вскипела в жилах Саймона. В то утро прошлой зимой он проснулся, не ожидая от жизни никаких подлостей. День обещал быть таким же, как любой другой. Так продолжалось до тех пор, пока экономка не обнаружила отсутствие Гвендолин. Кое-какой ее одежды тоже недоставало. Слава Богу, она не имела опыта в заметании следов, и Саймон очень быстро выяснил, куда она поехала.
Маркиз взглянул на Колина с такой ненавистью, что тот невольно остановился.
— Я до сих пор терплю твое существование только потому, что Бен и Эррол ценят твою работу. Кроме того, я успел приехать в ту проклятую гостиницу до того, как с Гвендолин случилось непоправимое. На твоем месте я бы денно и нощно благодарил за это Бога. А теперь прощай.
Он решил срезать дорогу и резко свернул налево, где между деревьями вилась едва заметная тропинка, заканчивающаяся на Тринити-стрит. Ему было совершенно необходимо попасть как можно быстрее в чертов паб.
— Лорд Харроу! Милорд!
— Зубы Галилея! Ну что еще? — Он остановился и неохотно обернулся.
Колин стоял на том же месте, где Саймон его оставил. На физиономии графа застыло выражение удивления и обиды. Маркиз недоуменно поднял бровь, но тут заметил Бертрама Хендслея, который бежал к нему, поднимая ногами вихрь красновато-коричневых и золотистых опавших листьев. В одной руке Хендслей сжимал стопку бумаг, периодически ими потрясая.
— Ваши работы, сэр! — Подбежав к Саймону, Хендслей с чувством выполненного долга передал ему бумаги. — Вы сказали, что хотите получить их незамедлительно.
— Ах да, благодарю вас. Я почти забыл.
И почти перестал ими интересоваться. Все надежды, с которыми он проснулся этим утром, увяли за последние несколько минут, как мертвые листья на лужайке.
Тем не менее любопытство заставило его бросить взгляд на работу, лежавшую сверху. Не обнаружив ничего особенного в торопливом почерке и не слишком аккуратно вычерченных диаграммах, он мельком проглядел еще несколько работ. Ничего. И, лишь перебрав почти всю стопку, он неожиданно наткнулся взглядом на что-то совсем другое… необычное… нестандартное… Похлопав себя по боку, маркиз на ощупь нашел очки, нацепил их на нос и стал читать.
— Не может быть!
Он отобрал несколько страниц, остальные, не глядя, вернул Бертраму Хендслею, сделал шаг, потом еще несколько, не соображая, куда идет, поглощенный чтением ответа на свой последний вопрос: зачем?
Слова «поэзия», «симметрия», «равновесие» прозвучали для него райской музыкой. Он читал, захваченный страстью, заключенной в этих аккуратных строчках. Его руки задрожали. Еще никто и никогда не описывал саму суть, дух исследований и экспериментов, прибегая к таким выражениям. Автор верно уловил основные детали опыта, но это сделали многие. Однако ни один из студентов не рискнул обнажить душу, когда дело дошло до ответа на последний, вроде бы непритязательный, но очень важный вопрос.
Маркиз вернулся к первой странице и в ужасе замер.
— Его имя! Зубы Галилея! Этот студент забыл написать свое имя!
Он едва не набросился на Бертрама Хендслея, который растерянно стоял, прижимая к груди отвергнутые студенческие труды. Увидев зверское выражение лица маркиза, Хендслей из соображений безопасности поспешно сделал несколько шагов назад.
— Работа не подписана? Ничего страшного, милорд. Написавший ее юноша покинул аудиторию последним. Очень молодой парнишка, явно новенький в Кембридже. Мне сказали, что он как-то связан с Букингемским дворцом. Вроде бы сын какого-то высокопоставленного помощника одного из министров ее величества… или министра… я точно не помню.
Саймон титаническим усилием воли сдержал желание схватить Хендслея за лацканы сюртука и как следует встряхнуть.
— Хендслей, если вас не затруднит, будьте добры, назовите его имя.
— Так это же Айверс, милорд, мистер Эдвин Айверс. Должен сказать, он довольно странный паренек.
— Вам известно, где он?
— Когда он покинул аудиторию, — с достоинством проговорил Хендслей, — его ждали. Небольшая группа. Я слышал, что они хотели собраться в комнатах некоего Джаспера Лоубри из колледжа Святого Джона.
— Айверс, ты пьешь, как моя бабушка. Оставь ты этот чертов кларет, старина, и попробуй наконец напиток настоящих мужчин.
Дружеский удар по спине между лопаток едва не заставил Айви выпустить из рук бокал и выплюнуть то вино, которое она еще не успела проглотить. Каким-то чудом ей удалось избежать обеих пусть небольших, но все же катастроф, однако, проглотив вино, она получила новый удар по спине от соседа, вероятно, не умевшего иначе выражать дружеские чувства. Айви поперхнулась и мучительно закашлялась.
Теперь ей по спине стучали уже двое — молодые люди, сидевшие по обе стороны от нее за небольшим столом. Айви. ничего не слышала, кроме их громкого смеха. Дым сигар висел в помещении плотной сизой завесой. Из-за этого глаза слезились, а хохочущие физиономии расплывались. Несмотря на прохладный осенний воздух, свободно проникавший через открытые окна, Айви, упакованная в добротный шерстяной костюм, изнемогала от жары.
— Не приставайте к нему, — посоветовал чей-то голос, но к нему не прислушались.
Соседи продолжали энергично колотить Айви по спине, сопровождая свои действия громким смехом.
Поставив бокал, Айви наконец удалось отбиться от чересчур ретивых помощников. Все еще кашляя, она подошла к ближайшему окну и высунулась наружу. Тихий дворик заливало осеннее солнце. Какой-то человек задрал голову, заметил Айви, помахал рукой и продолжил свой путь.
— Вот, выпей бренди.
Хозяин вечеринки, Джаспер Лоубри, симпатичный молодой человек с умными глазами и дружелюбной улыбкой, протянул ей бокал.
Айви обреченно вздохнула. Она бы многое отдала за глоток обычной холодной воды, но что-то ей подсказывало, что в этой комнате простой воды нет.
— Ну, пей же, — сказал Джаспер. — Это поможет. И не обращай внимания на парней. Они, конечно, издеваются над тобой, но не со зла.
Айви благодарно кивнула и сделала крошечный глоточек, а Джаспер вернулся к гостям, которые активно поглощали спиртное и всевозможные закуски. Их невоспитанность и дурные манеры за столом ужасно раздражали Айви. Разговоры становились все более громкими и бессвязными, при этом они употребляли такие выражения, что, как говорится, уши вяли.
Оказывается, быть мужчиной — весьма обременительно. Раньше Айви об этом даже не подозревала.
