Аннемари Шоэнли - Строптивая женщина
— У тебя и так достаточно работы. — Бернхард обвел рукой комнату.
Марлена попыталась внушить им, что после шести лет брака она поняла, что жизнь домохозяйки — не для нее и что она хочет иметь специальность и работать по ней.
— Вы наверняка сможете понять меня, — подытожила она. — Времена изменились. Сегодня нельзя женщину привязать к дому.
— У тебя нет совершенно никакой необходимости работать, — сказал Бернхард.
— Но если она хочет, — произнесла Ульрика с едва заметной сердитой ноткой. И с упреком сказала, что лично ей было достаточно трудиться дома для своей семьи и всегда быть рядом с близкими.
— Но я же не собираюсь бросать семью, — возразила Марлена с такой же недоброй ноткой в голосе.
— Но тебе-то нет необходимости работать, — повторил Бернхард.
Марлена не собиралась легко сдаваться и пояснила, что речь не идет о том, чтобы работать ради поддержания семьи; для нее намного важнее получить наконец законченное среднее образование, которое ей пришлось прервать из-за беременности. А потом она пойдет работать, чтобы набраться опыта. Это необходимо для нее как личности, вне зависимости от того, что материальные возможности семьи позволяют ей сидеть дома.
— Но что мы скажем нашим деловым партнерам? Не забывай, у нас определенное положение в обществе. — С этими словами Бернхард раздраженно допил вино из своего бокала.
Ульрика Штритмайстер величественно поднялась:
— Ладно, дети мои! Я лучше пойду домой. — Она улыбнулась своими тонкими губами. Это прозвучало, как «Ссорьтесь, пожалуйста, без меня». Ее глаза, устремленные на Марлену, недобро блеснули.
— Почему вы не хотите хотя бы выслушать мои аргументы?
— Мы их выслушали, — ответила свекровь.
— Ну и?..
— Ну хорошо. Раз уж ты так прямо спрашиваешь… Я считаю, что в двадцать четыре года пора осознавать ответственность, которую накладывают на женщину замужество и материнство. Бернхард работает, работает ради семьи, как и его отец, ради того, чтобы облегчить жизнь тебе, Марлена. Поэтому твой долг — оберегать счастье семьи, заботиться о благополучии Андреа и Бернхарда.
При последних словах Ульрики перед Марленой вдруг отчетливо возникли книжечки любовных романов, которыми она когда-то зачитывалась, нравоучительные фильмы о хороших женах, которые прекрасно знали свое место, и женские журналы, именующие себя прогрессивными, но набитые исключительно рецептами и модными картинками. Невысказанные слова жгли Марлене горло, но еще сильнее, стремясь наружу, давили ее мысли, которые она не могла облечь в слова. Она успела выговорить лишь одно:
— Может быть, если бы Евгений не так жертвовал собой ради семьи, то не заработал бы инфаркт.
Губы свекрови плотно сжались.
— Как ты можешь! — закричал Бернхард. Он вскочил с места и бросился к матери, застывшей как каменное изваяние.
— Я только имела в виду… если делить всю работу пополам, то будет лучше, — залепетала Марлена беспомощно.
Но и сын, и мать молча отвернулись от нее и направились к двери.
— В чем вы меня, собственно, упрекаете? В том, что я задумалась о своей жизни?
Свекровь не соизволила удостоить ее ответом. Бернхард, однако, бросил на жену взгляд, не предвещающий ничего хорошего. «Только подожди, вот я вернусь, тогда поговорим», — говорил этот взгляд.
Они спорили полночи. Бернхард открыл третью бутылку вина, его лицо стало багровым. Когда все аргументы были исчерпаны, он внезапно потянул Марлену к кушетке и принялся расстегивать пуговицы на ее платье.
Она высвободилась из его рук и пересела, оставив его с расстегнутыми брюками.
— Не простудись. А то потенция испарится вместе с аргументами.
Только в темноте спальни она дала волю так долго сдерживаемым эмоциям и заплакала от ярости. Идиот! Заносчивый засранец! Неужели он и вправду надеется своими доморощенными потугами на секс заморочить ей голову? Он даже бабушек заставил бы хихикать, вздумав выступить со своим жалким номером продолжительностью в тридцать секунд!
Она услышала, как он ходит по квартире, хлопает дверьми, открывает холодильник. Это еще больше разозлило ее. Если кто-то в этом доме имеет право хлопать дверьми, то только она. Любви у нее нет, понимания нет, удовлетворяющего ее секса нет, карьеры нет и быть не может. Да что же, собственно, у нее есть?
Марлена встала, зашла в кабинет Бернхарда, взяла лист бумаги и красный фломастер и написала:
«Вот теперь я совершенно не сомневаюсь в том, что я особое существо и должна что-то делать.
Баста!!!»
Она приклеила листок над своей кроватью. Потом потушила свет.
2
Марлена упустила время, когда можно было записаться на летние коммерческие курсы.
Бернхард пообещал ей, что, если она не передумает и все-таки запишется на курсы, он просто не будет приходить домой вечерами, когда она должна быть на занятиях, и Андреа останется без присмотра. Чтобы доказать, что его слова — не простые угрозы, он на следующий день не пришел вовремя домой после работы. Марлена подозревала, что он торчит у матери и жалуется ей на свою горькую судьбу. Марлена не находила себе места от раздражения. Тоже мне, ничтожный деспот, сходящий с ума при мысли, что жена тоже чего-то может достигнуть! Но если он надеется, что таким образом может удержать ее, то ошибается! Он все еще будет подключать провода к распределительному щиту, когда она уже займет свое место в руководящем кресле какой-нибудь фирмы. Марлена тут же представила себе блистательную картину: она менеджер в каком-нибудь крупном электрическом концерне. Господин Штритмайстер просит принять его. Штритмайстер? Ну что ж, пусть войдет. Нерешительно он перешагивает порог ее кабинета, огромного, как Сибирь, дрожащим голосом упрашивает предоставить ему какой-нибудь заказ, но в ответ встречает только ледяной взгляд. Тогда он молча встает и понуро покидает кабинет, который напоминает теперь Сибирь не только размерами, но и холодом.
Марлена собрала свои постельные принадлежности и перешла спать в гостиную. Ночью пришел Бернхард и поволок ее обратно в спальню. Он прореагировал на ее поступок так бурно, словно застал в постели со своим лучшим другом, если бы у него таковой был.
— Ты не женщина, а какой-то айсберг! Мать говорит то же самое! — кричал он.
Бернхард толкнул ее на кровать. В его глазах она увидела блеск самозваного хранителя традиций и устоев. Еще со времени их последней ссоры Марлена подозревала, что он вычитал в одной из немногих книг, которые он держал в руках и которые не имели отношения к электричеству, о мужчинах, доказывающих свою правоту женам исключительно в постели. Но то ли правота его была сомнительной, то ли гнев лишал его мужской силы — убедить Марлену Бернхарду не удалось.
