Берта Эллвуд - Сердце в подарок
— Конечно, смогу, не беспокойтесь.
Оливия попыталась придать твердость своему голосу. С напугавшим ее саму нежеланием она отстранилась от Пьетро и даже освободилась от поддерживавшей ее руки. Сделано это было умышленно, мисс Добсон старалась побороть свое стремление найти в нем опору, набраться силы от его горячего мощного тела. Ее так давно никто не обнимал, что бедняга забыла, как это приятно. И потом, невероятно подкупало исходящее от Пьетро ощущение надежности... Даже Франко, с которым ее связало горькое, безответное чувство, не вызывал у нее столь притягательных эмоций. Разве она реагировала так безоглядно на своего отправившегося теперь в мир иной возлюбленного? Разве испытывала к нему подобное влечение?
— Нет! — Она произнесла вслух это отрицание, будто отгоняя наваждение. Черт возьми, отец ее ребенка не вызывал у нее ощущения, будто весь мир вращается вокруг нее, его близость не лишала ее контроля над собой!
— Что такое? — Пьетро пристально посмотрел на нее из-под насупленных бровей. Мисс Добсон уже не такая бледная, щеки заливает яркий румянец, а большие серые глаза блестят, как у загнанного в угол зверька.
— Ни... ничего.
В волнении она обеими руками отвела волосы от лица и сделала глубокий вдох. Пьетро не мог оторвать взгляд от ее рельефно обозначившейся груди, твердыми сосками натянувшей тонкую ткань топа. Нахмурившись, он все же отвернулся.
Секундой позже Оливия уже поднималась по ступенькам, держась за перила из кованого металла. Заботливо прижимая к груди ребенка, Пьетро следовал за ней, невольно исследуя взглядом ее обтянутые тканью и привлекательно выпуклые ягодицы.
Пять футов и четыре дюйма пышной фигуры, блестящие золотистые волосы, губы как спелые вишенки и поразительное, но явно наигранное простодушие — не это ли заставило брата забыть о жене и об элегантных подружках, которых он заводил на стороне? Недовольный собственными мыслями Пьетро ускорил шаги и догнал Оливию на верхней площадке, откуда расходились три коридора.
— Нам сюда, — сказал он, чуть опередив ее.
Ему не хотелось заглядывать в широко раскрытые и кажущиеся уязвимыми глаза незнакомой женщины. Возможно, он боялся увидеть в них, то самое неуловимое и невыразимое нечто, так пленившее его брата. И мистер Мазини пошел впереди, показывая дорогу. Оливия последовала за ним, опять ощутив себя здесь чужой и сожалея, что согласилась приехать. Когда Пьетро остановился у одной из резных дубовых дверей в казавшемся бесконечным коридоре и распахнул ее со словами: «ваши апартаменты», Оливия испытала пугающее нежелание переступить порог.
— Я хочу вернуться домой, — вырвались у нее по-детски жалобные слова.
И она вся съежилась в замешательстве, покрывшись пятнами нездорового румянца, когда Пьетро презрительно проронил:
— Если вы пытаетесь найти себе оправдание, забудьте об этом.
Она слабенькая? — подумал он. Как только мне могло прийти такое в голову? Да она помощнее танка! И напомнил с каменным выражением лица:
— Я говорил вам, что произойдет, если вы попытаетесь расстроить моего отца. Возьмите. — Он передал ей Тедди и тут же сделал шаг назад, как если бы выдыхаемый ею воздух нес в себе какую-то заразу. — Устройте поудобнее сына Франко. Я пришлю Марину... чтобы она убедилась, что вы ведете себя в соответствии с пожеланиями моего отца.
Прижимая ребенка к сердцу и набираясь от обожаемого маленького теплого комочка столь необходимой ей силы, Оливия выпалила:
— Я приехала не для того, чтобы находиться здесь под домашним арестом! Ваш отец хотел увидеть внука. Когда я встречусь с ним?
Она выставила вперед подбородок, хоть ее голос и дрожал самым позорным образом. Оливию убивало то, что ею явно помыкали. Черт с ним! Значение теперь имеют лишь ее будущие отношения с дедушкой Тедди, плевать ей на низкое мнение о ней самой Пьетро Мазини. И все же это больно, не могла не признать она, больнее, чем представлялось.
— Завтра. — Холодно заговорил Пьетро. — Завтра я сообщу ему, что доставил сына Франко. А на сегодня — все. Как я уже говорил, мой отец серьезно болен.
Видя, как он уходит, Оливия почувствовала, что ее сердце дрогнуло, а во рту стало сухо. Что значит — серьезно болен? Никколо Мазини написал такое доброе письмо, он показался ей человеком, с которым можно говорить легко и открыто. На протяжении всего этого кошмарного путешествия она рассчитывала на то, что он, как глава семьи заступится за нее и, может быть, даже убедит Пьетро, что бывшая возлюбленная его брата не настолько плоха, как тот думает.
Оливия вздрогнула, осуждая себя за подобный эгоизм. Если бедный старик болен, тогда единственное, на что она может надеяться, — это на то, что он почувствует себя лучше, подержав на руках своего маленького внука.
Я смогу защититься от Пьетро, сказала она себе твердо, обязательно смогу! И в один прекрасный день заставлю его выслушать мою версию случившегося, хоть он и дал ясно понять, что не желает говорить на эту тему. При встрече же с Никколо я не сделаю и не скажу ничего, что могло бы расстроить или утомить пожилого человека. Ни в коем случае!
На глаза Оливии навернулись слезы сочувствия. Она быстро сморгнула их и заставила себя перенести беспокойного Теда через порог — в самую красивую из когда-либо виденных ею спален.
Осмотревшись, молодая женщина увидела свой багаж, выглядевший еще невзрачнее на фоне пугающего богатства. Он был свален в кучу у кровати под балдахином из прекрасных, фантастически тонких кремовых портьер.
Бормоча что-то утешительное ребенку и придерживая его левой рукой, Оливия отыскала в сумке подстилку для пеленания и подгузники. Ненужные в тот момент вещи она небрежно разбрасывала по пушистому голубому ковру, пока не заметила посреди устроенной ею свалки пару блестящих черных туфель.
Подняв глаза, она увидела над черными туфлями ноги в толстых чулках, чистенький серый халат, воротник которого обнажал полную шею и веселое круглое лицо, увенчанное тронутыми сединой черными вьющимися волосами.
— Марина? — спросила Оливия и, глубоко вдохнув, попыталась угадать, кто перед нею — друг или враг?
— Я постучала, но вы не услышали.
Ничего удивительного, если принять во внимание шум, поднятый Тедом, подумала Оливия, настороженно осматривая пожилую женщину. И моментально успокоилось, когда Марина широко улыбнулась и произнесла:
— Какой красавчик! Чего это мы расшумелись, маленький? Могу я подержать его? — Оливия кивнула, Марина взяла на руки Теда и закудахтала над ним: — Люди говорят, будто все новорожденные выглядят одинаково, но это неправда. Наш малютка — вылитый отец, уж мне ли не знать? Я нянчила Франко со дня рождения до пяти лет, когда мать увезла его в Англию. Конечно, каникулы он проводил с отцом здесь, синьор Никколо настоял на этом. Не устроить ли нам крошку поудобнее? Пойдемте в детскую, у нас все готово.
