Энн Макалистер - Что такое любовь...
Кэш каждый год менял школу. Его отец не мог долго жить на одном месте. Лен Каллаган всегда считал, что где-то непременно есть работа получше. И они переезжали. Их семья объехала весь юг Америки. Кэш мог по праву сказать, что он, его братья и сестра выросли в дороге.
Около трех лет назад родители наконец купили в Техасе маленький домик с великолепными пастбищами и до сих пор жили там.
В семье Милли из поколения в поколение переходил бакалейный магазинчик. Для его же родни не была характерна такая привязанность к чему-либо.
— Сколько времени у твоей семьи этот магазин? — спросил Кэш.
— С тысяча девятьсот третьего года. Невероятно!
— В моей работе восемь секунд — самый большой срок.
— Это естественно. У тебя такая работа. Как долго ты занимаешься этим?
Кэш начал рассказывать ей о том, как в первый раз увидел диких лошадей и полюбил их грациозность, свободолюбие, непокорность. С того времени он думал только об этих гордых созданиях. Наверное, поэтому Кэш и стал участвовать в родео.
— Нет на свете ничего, что могло бы сравниться с укрощением этих животных, — торжественно заявил он.
Обычно Кэш не говорил о себе. Даже Ральф и Пит знали о нем немного. Ни с кем еще Кэш не делился своими чувствами, надеждами и мечтами, потому что, как он думал, никого это не интересовало. Милли же, казалось, была действительно обеспокоена его судьбой.
Она приготовила еду, поставила на стол блюда и села напротив Кэша. Беседа продолжалась.
Милли поведала ему о двух годах, которые провела в колледже, о своей семье: родителях, сестре, племяннике и старшем брате.
Потом она рассказала о курсах бухгалтеров, которые она посещала, о своих планах на будущее.
— Я не останусь в Ливингстоне, — решительно произнесла девушка. — Я хочу посмотреть мир.
— Неплохая идея, — усмехнулся Кэш.
— А начну с Нью-Мексико. Там живет мой брат Ричард. Он фотограф.
Когда Кэш услышал это имя, то вспомнил, что видел работы Ричарда Малоуна либо в Прескотте, либо в Альбукерке.
Милли обрадовалась:
— Согласись, он непревзойденный фотограф.
Кэш это признал.
— А моя сестра Долли, — продолжала Милли, — писательница. Она пишет для детей. Ее истории удивительно хороши. Дети от них в восторге.
— А что делаешь ты? — спросил Кэш.
— Я рисую.
Он осмотрел комнату, но не увидел ни картин, ни красок, ни холстов, ни кисточек. Кэш вопросительно взглянул на девушку.
— Ладно, сдаюсь. — Милли лукаво улыбнулась. — Я ничего не делаю. Я — созерцатель, так же как и моя мама.
— А твой отец?
— Папа... есть папа. Он ничего не создает, ничего не ценит, только приказывает.
— Ты всегда выполняешь его приказы?
— Всегда, — с отвращением сказала Милли, как будто сожалела, что у нее не хватает смелости противостоять отцу.
Кэш не стал больше задавать вопросы, почувствовав, что Милли не хочет говорить о своем отце.
— Очень вкусно. Ты великолепно готовишь, — сменил тему Кэш.
— Хочешь добавки? — вежливо предложила она.
— Нет, спасибо, я уже сыт.
Кэш наелся. Боль утихла. Ему захотелось спать.
Милли убрала посуду, и снова его очаровали необычайная легкость и грациозность ее движений. Она действовала на кухне так же умело, как и он на родео. Девушка управлялась с кухонными приборами не менее искусно, чем он с дикими лошадьми.
Кэш привстал и сделал несколько шагов. Милли внезапно повернулась и случайно задела его. Все адские страдания, которые доставляли ему ушибы, вернулись.
Он пошатнулся.
— Что... что случилось? Я сделала тебе больно? — забеспокоилась Милли.
— Ничего... все в порядке, — прошептал он. — Просто неловко повернулся.
Кэш сожалел, что не наложил повязку. Заметив, что ему плохо, Милли проговорила:
— Я могу забинтовать тебе плечо и грудь. Я умею.
Кэш пошел за своей дорожной сумкой, в которой всегда держал бинты.
Затем, вернувшись, постарался снять рубашку так, чтобы не вызвать боль, но у него это не получилось.
— Дай я помогу, — предложила Милли.
Она быстро сняла с него рубашку. Ее движения были легки и умелы. Он чувствовал, что ее прикосновения приятны, ее теплое дыхание заставляло его сердце биться сильнее.
Наконец она забинтовала грудь. Ей осталось наложить повязку на плечо.
— Ложись, — потребовала Милли.
Кэш осмотрел квартиру. Кушетка слишком мала для него. Он был готов уже лечь на холодный, твердый дубовый пол, но Милли сказала:
— Пойдем в мою комнату.
Кэш удивленно посмотрел на девушку, но без возражений последовал туда, куда она указала.
Комната оказалась небольшой, но достаточно уютной.
— Мне здесь нравится, — проговорил Кэш. Он взглянул на Милли и увидел, что она нервничает. Очевидно, девушка осознала, что привела незнакомого человека к себе в спальню. — Ты боишься меня? — спросил он прямо.
— Нет, я занимаюсь... дзюдо.
— Чем?
— Дзюдо, — повторила она смущенно. — Чтобы суметь защитить себя от нападения.
— Я думаю, тебе это не понадобится, — спокойно вымолвил он. — Я не пойду против твоей воли.
Она улыбнулась:
— Тогда, Кэш Каллаган, ложись. Сначала я сделаю тебе массаж.
Милли начала массировать его плечи. Ее пальцы коснулись его спины, и он почувствовал дрожь по всему телу. Кэш застонал.
Милли вздрогнула:
— Больно?
— Нет, волшебница, нет. Это прекрасно. Это... О Боже, продолжай, прошу тебя.
Она снова и снова массировала его плечи. Боль уходила. Пальцы девушки двигались ритмично и умело.
— Незабываемые ощущения. Тебе надо работать врачом, восстанавливать здоровье больных, изможденных людей, — прошептал Кэш, испытывая наслаждение.
Милли рассмеялась. От ее мягкого, мелодичного смеха теплело на сердце.
Кэш окунулся в спокойный, глубокий сон.
Он заснул.
Милли продолжала массировать его плечи, потом наложила повязку.
Кэш выглядел разбитым, усталым, но в то же время неотразимым, прекрасным, великолепным.
Она вспомнила момент, когда увидела его в первый раз. Тогда Милли почувствовала сильное биение сердца и легкое головокружение. Никогда она не испытывала такого. Ни один мужчина ни разу в ее жизни так не действовал на нее.
Сейчас она не знала, что делать. Может быть, однажды она будет сожалеть о том, что ничего не произошло этой ночью, а возможно, будет и рада.
Милли видела, через какие страдания прошла ее сестра Долли: она испытала боль матери-одиночки и горечь неразделенной любви. Все это страшило девушку.
Но ее чувства были неподвластны ей. Милли не слышала голоса разума. Она слушала только свое сердце.
