Анна Дженнет - Вне времени
— Я думаю, что это не такие уж глупые царапины на стене, как вы назвали, — она нетвердым жестом указала в сторону рисунка, выгравированного мальчиком.
— Отец, — Баррик взглянул на священника, — я думаю, что чаша вина могла бы помочь здесь. Ей все еще плохо после падения. Вы понимаете.
— Конечно, конечно, сию минуту, — сказал священник и заспешил прочь.
— Зачем вы лгали священнику? — Сильвия не сделала никакой попытки оттолкнуть Баррика, когда он обнял ее за плечи и плотно прижал к себе.
— Скажите, что вас так взволновало в этом рисунке?
— Ах, это. Ладно. Когда я вчера была здесь, то узнала, что этот образец древнего письма на стене, выполненного как гравировка по камню — это наше, из двадцатого века, название для настенного изображения, — был нарисован здесь в двенадцатом веке, — она взглянула на него. — Да, вы не лгали. Конечно, это потрясает — вещь, которую вы рассматривали только вчера как антиквариат, была только утром выполнена мальчишкой. Это одна из странных вещей, — прошептала она, все еще пораженная своим открытием.
— А почему странная вещь?
— Ах, это связано с тем, что рисунок так хорошо сохранился, а надписи потускнели и частично стерлись. И люди из моего века не всегда могут прочитать их правильно. Тогда как я, стоя здесь, у истоков, легко могу это сделать. Но что мне все это, все эти догадки. Все мои надежды и стремления теперь под запретом, над ними как бы сказана эпитафия, здесь я не дома и, вероятно, никогда не вернусь туда, назад.
Часть четвертая
— Вы полагаете, что надо более тщательно осмотреть место на утесе и поискать оставленные следы? — своим низким густым баритоном Баррик мог втереться к ней в доверие. Сильвия только слегка кивнула, затем повернулась, оперлась на парапет и пристально оглядела все вокруг. То, что она обнаружила в церкви, все еще волновало ее. В течение недели после этого она мало что сделала, чтобы прояснить ситуацию: смотрела со стен на окрестности, ходила на гряду утесов, на берег моря и рассматривала то, что виднелось вдали. Она по-прежнему бранилась с Анной, которая до сих пор еще не вымылась и называла ее этим дурацким именем — силки. Она не огорчилась, когда попытавшись вычистить комнаты в замке, встретила сопротивление, большее, чем ожидала. Она пожаловалась барону. Он был единственным ее утешением в этот период жизни: всегда добр и отзывчив, всегда готов выслушать. И часто было достаточно взглянуть на него, чтобы настроение улучшилось. Иногда, однако, сильно пахло лошадьми и потом. Она вздохнула. Не похоже, что он сильно отличается от всех здешних обитателей чистотой и личной гигиеной.
— Я изменила образ жизни, — сказала она. — Я попытаюсь сама зарабатывать себе на пропитание.
— Ваше пропитание?
— То есть платить за постель, где я сплю, и за пищу, которую я ем.
— Это моя постель, и я подарил вам ее, пользуйтесь ею. Кроме того, вы так мало едите. Слишком мало. Поэтому вы такая костлявая.
— Костлявая? Я не костлявая! Стройная!
— Да, так лучше.
Она сузила глаза, когда поняла, что он смеется, поддразнивает ее.
— Я полагаю, что могу что-то сделать для вас, например, подыскать какую-нибудь работу. Мне сказали, правда, что вы чистите и скребете все щеткой или заставляете это делать…
— Да, а что, я перешла границы дозволенного?
— Нет, просто ваша настойчивость в этом ставит многих из нас в затруднительное положение.
— Ваша склонность жить в грязи ставит меня в более затруднительное положение.
— А что, было очень чисто там, откуда вы пришли?
Сильви сложила руки на груди и слегка улыбнулась ему. Чем больше она узнавала его, тем он больше ей нравился. Он был такой разный, так приятно выглядел, делал такие усилия, чтобы понять ее. Его образ жизни был для нее не так уж неприемлем, она видела, что он достаточно либерален для рыцаря двенадцатого столетия. Она сопротивлялась его попыткам очаровать ее, зная из истории, что он может жениться только на женщине его круга. Но, по правде говоря, она ничего не знала о его круге знакомых, только раз пыталась заглянуть в прошлое его рода.
— Вы понятия не имеете, откуда я, — ответила она с намеком на то, чтобы он рассказал ей о себе, но тут же сосредоточилась на другом, оставив мысли о его материальном положении. Она сказала: — Вернемся, однако, к чистоте. Есть грязные места на земле, но, в основном, людям свойственно стремление к чистоте. Это несомненно было бы лучше для здоровья.
Баррик осторожно коснулся широкого черного галуна, который украшал рукав ее платья.
— Мне хотелось бы знать, откуда вы родом.
— Вы не поверите мне. Или не дадите возможность подробно все рассказать. Условимся, что не будете задавать вопросов. Даже после того, что я здесь видела доказательства прошлого времени, я не могу рассказать вам всю историю, поскольку вы все равно не сможете этого всего понять, — она вздохнула, когда его лицо приняло немного сконфуженное выражение, которое означало для нее, что он опять что-то не понимает. — Я что — лунатик, сумасшедшая?
— Нет, я не верю, что вы сумасшедшая. Я видел ваше падение с неба. Я наблюдаю за вами, я слушаю вас. Ваш разговор — разговор вполне нормального человека, даже если то, что вы говорите, непонятно и звучит как невозможная вещь. Но если вы и сумасшедшая, то вполне безвредная. И кроме того, все, что я видел, все мои беседы с вами, это тоже тогда участие в сумасшествии. Я не могу в него поверить.
— Хорошо, может быть, вы во что-нибудь поверите. Но во что точно? И даже если вы готовы верить, это будет очень трудно для вас. Я почти на девять столетий от моей страны, моей прежней жизни, моего народа. Даже если я стану рассказывать, мне трудно это сделать. Кроме того, из научно-фантастических книг и просто из фантастики, прочитанной мною, я знаю, что нельзя что-либо пересказать заново, переделать историю, — она пожала плечами и потерла подбородок. — В таком случае мое пребывание здесь должно иметь смысл, если нет, то мне придется попытаться вернуться назад.
— Нет! — он внезапно схватил ее за руку, несмотря на ее протестующий взгляд. — Вам придется остаться здесь. Если то, что вы объяснили, как вы попали сюда, верно, тогда… Возвратиться означает — умереть, разбиться о скалы.
— Я знаю это. Это нетрудно понять, я пыталась все нарисовать в моем воображении, но ничего хорошего не получается.
— Итак, вы остаетесь, — он совсем приблизился к ней, прижимая ее к парапету. — Это то, чему вы сейчас принадлежите, а следовательно, вы не можете это покинуть, — он поцелуем коснулся ее щеки.
Сильвия на самом деле хотела испытать его нежное обольщение. У нее никогда не было такого красивого мужчины, пытавшегося поцеловать или соблазнить ее. К сожалению, даже тогда, когда губы нежно коснулись ее, вызывая горячую волну в груди и в животе, его запах заглушил и зачеркнул все. Она уперлась руками ему в грудь и с силой оттолкнула его назад.
