Вильям Райс - В тихом омуте
Джеймс вновь кивнул. Кайт-Фортескью добавил, пожав плечами:
— Это, конечно, крайний случай. Но он хорошо иллюстрирует то, что я имею в виду.
— Вот именно, — поддакнул Джеймс.
Пожилой доктор снова устремил на него изучающий взгляд. С минуту оба молчали, затем Кайт-Фортескью произнес:
— Ну что ж, молодой человек, думаю, что нам с вами стоит рискнуть. Попробуем, а там посмотрим, что из этого выйдет. Меня не будет всего две-три недели, а это слишком короткий срок, чтобы вы успели причинить необратимый ущерб моей практике, но вполне достаточный, чтобы понять, подходит ли вам это место.
— Я сделаю все, что в моих силах, — клятвенно пообещал Джеймс.
— О, я ничуть не сомневаюсь, — заулыбался Кайт-Фортескью. — Только забудьте хотя бы на время свои высокие моральные принципы. Нравственные устои — это одно, а жизненная правда — совсем другое, да и работа эта отнюдь не для ханжи. — Заметив, как перекосилось лицо Джеймса, он поспешно добавил: — О, я вовсе не считаю вас ханжой, Боже упаси! Просто вы ещё слишком молоды, и из вашей головы не успела выветриться вся высокопарная дребедень, которую вбивали в неё за годы учебы. Прежде всего, вы должны оставаться человеком, а уж потом вспоминать про свои принципы.
Глядя прямо ему в глаза, Джеймс снова торжественно закивал.
Наконец Кайт-Фортескью решился.
— Что ж, тогда по рукам, старина. Приступайте к работе. Сыграйте с листа. А потом, если вы не распугаете всех моих пациентов, посмотрим, как быть дальше. Устраивает?
— Вполне, — заверил Джеймс.
— Тогда как насчет того, чтобы завтра утром переселиться сюда, в мой дом? Сегодня переночуете у своей тетушки, а потом — ко мне. Лады?
В Пони-коттедж Джеймс возвращался, словно во сне…
От особняка Кайта к воротам вела дорога, посыпанная гравием. Сбоку к ней примыкала ещё одна дорога, заасфальтированная, которая заканчивала свой путь у двери приемной. Джеймс брел медленно, в голове роились тревожные мысли. А ведь, казалось бы, после такого разговора настроение его должно было быть приподнятым. Он получил место, о котором так мечтал, а в дальнейшем, если он разыграет свою партию правильно, то, вообще, останется здесь навсегда…
Но была тут одна закавыка: если он разыграет свою партию правильно. Джеймс чувствовал себя древним мореплавателем, оказавшимся между Сциллой и Харибдой. Угодив тетке, он неминуемо навлечет на себя гнев Кайта. Угодив Кайту, лишится поддержки тети Агаты… Или — нет? А вдруг, главное для тетки состоит в том, чтобы он любой ценой преуспел на новом поприще, приобрел социальный вес, сделался уважаемой личностью? Тогда он убьет двух зайцев одним выстрелом. Ведь это Китти, а вовсе не тетя Агата, читала ему нотацию. С другой стороны, имея дочь-монахиню (можно подумать, что саму Китти нашли в капусте — ха-ха!), тетя Агата сможет прикрыть глаза на его похождения только при условии, что он сумеет сохранить их в глубочайшей тайне. Не может же она, в самом деле, заявить в глаза своей дочери: «Пусть хоть всю деревню перетрахает — мне-то какое дело»? Любой матери хочется, чтобы дочь её уважала. А вот Китти спит и видит, как бы сделать достоянием гласности любую историю, в которую он может влипнуть. Один-единственный скандал, и ему крышка!
Джеймс повернул налево и зашагал по выгнутой полумесяцем аллее, обсаженной высокими деревьями. Справа в отдалении зеленело поле для игры в крикет, а по левую сторону выстроились особняки, отделенные друг от друга обширными участками. Немного далее виднелась вывеска паба «Темная лошадка», на желтом фоне которой был изображен горделиво вставший на дыбы черный конь. Лишь современные автомобили и телеантенны напоминали, что сейчас не 1772, а 1972 год… Вот, наконец, и дом тети Агаты, Пони-коттедж, легко узнаваемый по заметному издали канареечному «ягуару», который Джеймс оставил на зеленой лужайке перед воротами. Рядом с «ягуаром» притулился кичливо-красный «мини». Проходя мимо, Джеймс любовно потрепал «ягуара» по капоту и поднес руку к щеколде калитки.
И — замер на месте.
Китти…
Долговязая мегера с силой захлопнула дверь и теперь брела в его сторону. Точнее — ковыляла. Вырядилась в ядовито-зеленый костюм и серебристые туфли, завязала волосы узлом на затылке и вымазала физиономию какой-то дрянью. Джеймсу она показалась ещё отвратнее, чем когда бы то ни было.
— Куда путь держишь, Китти?
— Птичьи гнезда смотреть. — И без того узкая полоска змеиных губ почти исчезла. — Потом по полям поброжу, пока солнце ещё не село. А потом… меня пригласили отужинать.
Подставь другую щеку. Улыбайся…
По меньшей мере две недели ему предстоит жить в тесном соседстве с этим омерзительным созданием. Джеймс напряг все силы и заставил себя улыбнуться.
— Что ж, Китти, скатертью дорога. Желаю тебе узреть целого страуса.
— Постараюсь. — Она вдруг приостановилась. — Кстати, как насчет работы? Надеюсь, он дал тебе от ворот поворот?
— Нет. Мы обо всем договорились.
Неприкрытое удивление на лице. Досада. Затем — улыбка, ещё более натянутая и фальшивая, чем его собственная.
— Ну надо же! Что ж, прими мои поздравления.
— Спасибо.
— Я… расскажу, кому сумею, — сбивчиво забормотала она. — Все будут счастливы с тобой познакомиться. Вот радость-то! Мамочка будет в восторге!
Джеймсу стоило величайшего труда сохранить спокойное выражение.
— Не обращай внимания, Джеймс, на все, что я тебе наговорила. Я была не права, так что прости уж меня…
— Ну что ты, Китти! — Теперь он мог позволить себе быть великодушным. — Я же понимаю — ты мне только добра хотела.
— Да, конечно! Просто мамочка очень хочет…
— Да, да, я все понимаю, — перебил её Джеймс. — Что ж, кто старое помянет, тому глаз вон.
И он протянул кузине руку, которую Китти стиснула своей костлявой птичьей лапкой.
— Очень мило с твоей стороны, Джеймс, — выдавила она. — Уверена, что мы подружимся.
Проводив её взглядом, Джеймс чуть призадумался. Кто, интересно, будучи в здравом уме, мог пригласить Китти отужинать? И — куда? Разве что на местный шабаш.
Хлопнула дверца, завелся мотор и послышался шум отъезжающего «мини». Джеймс припустил к дому. Хаотичные мысли начали постепенно складываться в достаточно четкую картину. Джеймс почувствовал себя окрыленным. Проблема тяжкого выбора больше перед ним не стояла. Ведь Кайт-Фортескью ясно выразился: «вы должны им подыгрывать». А вовсе не: «вы должны тащить их в постель»!
Правда — «не прелюбодействуй» он тоже не сказал…
Что ж, он сумеет достойно исполнять свои обязанности, не навлекая на себя неприятности. В конце концов, дружеское участие проявить он сможет, а если вдруг выпадет случай завести с чьей-нибудь хорошенькой женушкой шуры-муры, то он будет достаточно осторожен, чтобы избежать ненужной огласки. И уж тем более не позволит каким-либо слухам докатиться до огромных и оттопыренных, как у нетопыря, ушей Китти.
