Элен Алекс - Счастье где-то рядом
Но я даже не зашла в бар выпить джин с тоником. Я за себя не ручалась. Еще, чего доброго, проболтаюсь дорогой подруге Джессике, она начнет советовать непонятно что, а мне и так не по себе.
К театру-то я подошла, а вот войти внутрь долго не решалась. Сначала я надеялась, что забыла эскизы, но мне не повезло, я их не забыла. Потом надеялась, что театр закрыт, но мне тоже не повезло, замок на больших массивных дверях не был защелкнут.
Потом я думала, что вряд ли смогу открыть такие массивные двери, и мне чуть было совсем не повезло, двери действительно не открывались. Пришлось даже налечь на них, чтобы в этом убедиться. Но зря я это сделала, двери вдруг легко поддались, открылись, и я практически влетела в здание и чуть не упала в фойе.
Мне казалось, что теперь должен был последовать гомерический хохот и мне на голову с потолка должны свалиться толстые сети паутины. Естественно, ничего подобного не произошло, и от этого тоже стало не по себе.
Надо было все-таки выпить чего-нибудь легкого в баре и поспорить с Джессикой о какой-нибудь ерунде. Обычно меня это немного успокаивало.
В фойе театра стояли большие строительные леса, пол был застелен защитной пленкой, под которой была видна мозаика пастельных цветов. Другая мозаика неприметно проступала на стенах. Старинное здание вновь приобретало свой таинственный вид.
Я понятия не имела, куда идти, пошла наобум. Ноги привели меня в зрительный зал. Там было пусто, темно, но интересно. Откуда-то из глубины сцены лился приглушенный бледный свет.
Я шла мимо рядов кресел и чувствовала себя первым человеком, открывшим театр и подарившим его людям. Я представляла себя главным режиссером, великой актрисой и благодарным зрителем.
Что-то есть в мире театра, недаром он давно меня очаровывает, манит и вместе с тем пугает. Что-то в нем определенно есть.
Я дошла до сцены и поднялась по ступенькам. На сцене стояла огромная кровать, покрытая большим серым покрывалом, а вокруг кровати чего только не было. Я стана изучать вещи, разбросанные в творческом беспорядке. Тут были какие-то серые пыльные костюмы, плащи и странные головные уборы.
И я конечно же надела шляпу с острым верхом и широкими полями. А потом накинула на плечи длинную накидку, как у ведьм, и взяла в руки посох. В таком прекрасном виде я повернулась к зрительному залу и застыла в ожидании аплодисментов.
И аплодисменты не заставили себя ждать. Кто-то громко и размеренно мне зааплодировал.
С криком я сбросила с себя шляпу, скинула накидку, подальше отбросила посох и повернулась на звук. И увидела между кулисами, там, откуда обычно на сцену выходят актеры, огромное кресло и сидящего в нем человека.
Человек был одет в такую же длинную серую накидку, какая была у меня, и на голове его красовалась почти такая же, как у меня, шляпа, но мужского покроя, а не ведьминского. Еще у него была борода и темные очки. Было видно, что он давно за мной наблюдает.
Я смотрела на него и не могла произнести ни звука. А что я должна была ему сказать? Марк Тоснан проговорился, что театр Лимбарди открывается? Мама проболталась, что вы сделали ей заказ? А еще она не справилась с заказом и бросила меня на амбразуру?
Словом, мы смотрели друг на друга и молчали.
Через некоторое время я поймала себя на мысли, что мы с ним уже принципиально молчим, ну я-то — точно. Ибо почему я должна первой начинать разговор? Пусть мужчина начинает. Я тут вообще не по своей воле, и мне нечего оправдываться.
На его лице играла легкая полуулыбка, и я никак не могла понять, сколько ему лет. Если он еще молод, то зачем ему борода? Если это Луи Лимбарди, то он не успел бы отрастить бороду, но зато вполне мог успеть ее приклеить.
Если это не Луи, то кто тогда? Второй Лимбарди? А может, не к ночи будет сказано, даже третий?
Тем временем кресло, в котором сидел человек, медленно поехало на меня. Этого я не ожидала и стала пятиться.
— Стой на месте.
— Это почему? — осипшим голосом поинтересовалась я.
— Потому что так ты упадешь со сцены, — мягко и по-доброму объяснил он.
Я оглянулась. Да, действительно, я чуть не сверзилась прямо в оркестровую яму. Я благодарно оглянулась на своего спасителя.
— Спасибо, — сказала я.
— Подойди ко мне, — ответил он.
И я как загипнотизированный кролик медленно двинулась к нему.
С самого детства я болела театром. Еще с тех самых пор, когда бабушка Урсула впервые привела меня на рок-оперу про Кота в сапогах.
Я видела, что бабушка Урсула сидела с недоуменно-назидательным видом. Она была в легком удивлении от того, что происходит на сцене, но ей было неловко перед ребенком. А потому она пыталась сосредоточиться и поймать глубокий смысл происходящего.
А еще мы с ней ни слова не понимали в прекрасном громком и талантливом пении артистов. Но если бабушку Урсулу это сильно волновало и печалило, то мне было абсолютно все равно.
Для меня была важна магия и таинственность происходящего на сцене. Мне было удивительно, как это столько взрослых людей собрались здесь для того, чтобы сделать для окружающих сказкой весь этот мир.
Бабушка Урсула видела, что я вся во власти происходящего, и от этого ей было еще тревожнее. Ибо заболеть театром значило уйти в некие дебри своего подсознания, а таким людям жизнь в обыкновенном мире кажется уже не такой интересной, какой она видится всем остальным.
Но наша семья всегда твердо стояла на ногах, звезд с неба не хватала и находила интерес в простых земных человеческих радостях. И я тоже в дебри своего подсознания забираться не стала, но, видимо, только потому, что мое окружение было далеко от этого мира иллюзий.
В театре я бывала редко, а если проходила мимо него, то только с пиететом и почтением. Но чтобы все бросить и начать заниматься этим на полном серьезе, об этом даже как-то и не задумывалась. Так театр и оставался для меня магией, тайной и загадкой.
Так что сами понимаете, когда я подошла к человеку в кресле, от волнения я уже совсем плохо соображала. Он медленно протянул мне свою руку ладонью вверх, и я тут же протянула ему свою. Он взял мою руку в свою большую теплую ладонь.
Я не могла видеть его глаза, а мне сейчас это было необходимо. Ибо вот сейчас неизвестно кто берет мою похолодевшую руку в свою теплую ладонь, а зрительный контакт неустановлен.
Но это было его царство, а я была тут непрошеной гостьей. И как правильно посчитала я, это было бы неприлично — заезжей принцессе говорить гостеприимному королю, чтобы он снял темные очки.
Человек в кресле тем временем прижал мою руку к своему сердцу. При этом мне неловко пришлось немного к нему наклониться. Он жестом пригласил меня присесть к нему на колени.
