Натали Рамон - Тот Самый Мужчина
— Вы упомянули про сыр…
— Ну конечно! Я так и знал, что вы передумаете! — Он повернулся вместе со стулом и открыл холодильник. — Пор-дю-салю, сен-нектер, мон-де-ка, бетюн, камамбер, пармезан, орваль?
— Орваль!
— Пожалуйста. — Он извлек из холодильника малюсенький сверток, с шуршанием развернул его, но там не оказалось ничего. — Извините, это Паскаль вечно сует в холодильник пустую бумагу. Может быть, что-нибудь другое?
Я пожала плечами. Банальное мужское пижонство… Зачем выпендриваться, когда можно было сразу предложить пармезан или просто камамбер? Он что, рассчитывал произвести на меня впечатление знанием сортов сыра? Мы не в сырной лавке.
— Паскаль — это ваш брат, сержант полиции? — спросила я, чтобы спросить хоть что-нибудь, хотя это и так было ясно.
— Да, брат.
Тем временем он вытащил из холодильника целую кучу мелких бумажных свертков и принялся разворачивать. В каждом из них действительно оказалось по маленькому кусочку сыра, граммов по сто — сто пятьдесят, не больше, но это действительно были всевозможные сорта.
— Вот, выбирайте, что вам больше по вкусу.
— Этот. — Я показала на первый попавшийся.
Он отрезал пару ломтиков прямо на бумаге и вместе с бумагой пододвинул мне.
— Благодарю.
— Пробуйте и этот. Очень хорош. — Он проделал ту же самую процедуру с еще одним кусочком.
Я расстроилась окончательно. Тот Самый Мужчина никак не мог жить в окружении всего этого: цветастых обоев, сыра на бумажке, клеенки с идиотскими петухами… Я сразу вспомнила коньяк в пластиковых стаканчиках Бруно. Опять та же пошлость! А я чуть было не отдалась этому знатоку сыра. В пене… Идиотка! Ты выспалась и отдохнула, и нечего удивляться, что при виде улыбнувшегося полуголого мужика у тебя взыграли гормоны. Это непростительно! Почему непростительно? — нагло поинтересовался внутренний голос, у тебя же не было мужчины больше года. Вот как раз это-то и непростительно…
Ну, уж, нет! Я не собираюсь идти на поводу у каких-то там гормональных внутренних голосов! Я оказалась здесь случайно, просто судьба, пожалев меня сначала в виде добряка-сержанта, а потом — его матушки, дала мне возможность не погибнуть от холода. Я должна вести себя достойно и не сочинять себе очередного Того Самого!
— Мсье Грийо… — Я полезла в сумочку.
— Да?
Он поднял на меня глаза, оторвавшись от нарезания сыра. Глаза были темно-серыми, а вовсе не карими, как мне почему-то показалось раньше. Может быть, мне стоило обратиться к нему по имени? Нет, с какой стати…
— Мсье Грийо, у вас замечательный гостеприимный дом. Я очень благодарна вашему брату, вашей маме и вам. — Я никак не могла найти в сумочке чековую книжку, но точно помнила, что она была у меня с собой, не могла же я оставить ее в больнице.
— Да не за что. — Темно-серые глаза смущенно улыбнулись.
— Вы не возражаете, если я выпишу чек? — Наконец-то я извлекла книжку из бокового отделения сумки. Вечно забываю про этот кармашек!
— Чек? Почему чек?
— Потому что у меня с собой, к сожалению, очень мало наличных денег. — Я положила книжку на стол и теперь уже искала в сумочке ручку. Я же видела ее только что! — Пятисот франков достаточно?
— Пятьсот франков? За что?
— За ночлег, за, так сказать, медицинское обслуживание, ваша мама растирала мне спину, за чистку костюма, за завтрак. — Ну, куда же провалилась ручка?!
— Вы с ума сошли?! — Он так резко вскочил из-за стола, что уронил стул. — Извините. — Он наклонился, чтобы его поднять.
— Нужно больше? Конечно, вы ведь предложили отвезти меня домой. Так сколько я вам должна?
— Вы! Вы… Вы хоть понимаете, что говорите? — Темно-серые глаза окончательно потемнели. — Мы к вам от чистого сердца, а вы!..
— Пожалуйста, мсье Грийо, успокойтесь и постарайтесь понять меня правильно.
Он тяжело дышал и не смотрел в мою сторону.
— Я оказалась в трудном положении, и ваша семья действительно помогла мне от чистого сердца. Но разве я не имею права тоже от чистого сердца отблагодарить вас?
— Но не так!
— А как? — Наконец-то я извлекла ручку и поудобнее пристроила свою чековую книжку среди бумажек с сыром.
Он молчал и по-прежнему не смотрел на меня. Я тоже не говорила ничего. И тут отворилась входная дверь.
Сначала в нее с улицы юркнула кошка, затем показался огромный зонт, правда, в сложенном виде, процессию завершила мадам Грийо, закрыв дверь за собой.
— Добрый день, — сказала она, снимая шляпку. Розовые щечки продемонстрировали ямочки. — Ну и холодина сегодня, хорошо хоть дождь кончился.
— Привет, мама, — отозвался Клод, забирая зонт и шляпку из ее ручек.
Мадам Грийо была одета в серенький костюмчик и в крошечные ботиночки с шерстяными носочками. Между носками и юбкой ноги были голыми. Они буквально гипнотизировали меня.
— Вы без чулок? — глупо спросила я.
— Так ведь весна же. — На ее щечках опять показались ямочки. — Ты-то как себя чувствуешь, деточка?
— Отлично, мадам Грийо! Потрясающая мазь, спина как новенькая. И мой костюм тоже.
— Конечно, Клод не такой шустрый, как малыш Паскаль, — таинственно заметила мамаша, — но зато он мастер на все руки. И в поиске.
Клод закашлялся и выразительно посмотрел на нее.
— Нет? — шепотом спросила его мать, округлив глаза.
Сын умоляюще вздохнул и отвернулся.
— А я думаю, что да? — Вопрос и ямочки на румяных щечках предназначались уже мне.
— Да, мои туфли тоже в порядке. — Я предпочла придерживаться темы благодарности, тем более что лгать мне не было нужды. — Я так признательна вам всем, мадам Грийо. Я как раз собиралась…
— Да, мама, — резко прервал меня Клод и с неожиданной ловкостью фокусника при помощи сырных оберток скинул чековую книжку мне на колени. — Наша гостья как раз собиралась домой, она очень торопится.
Мадам Грийо в недоумении переводила взгляд со своего сына на меня и на ручку в моей руке.
— Но я хотела выписать…
— Она хотела записать, — опять перебил меня Клод, — состав твоей мази от спины. — Он выхватил у меня ручку и протянул ее матери. — Лучше, мама, ты сама запиши для нее. А нашей гостье уже пора. Пойдемте, я отвезу вас.
— А рецепт мази? — напомнила мамаша.
— Да, рецепт мази, — подтвердила я.
— Пойдемте, пойдемте. — Он взял меня за руку. — В следующий раз.
Это было странное ощущение — он впервые прикоснулся ко мне, нет, никакого разряда тока не последовало, но мне совсем не хотелось, чтобы он убрал свою руку, не осталось и желания спорить. Свободной рукой я спрятала в сумочку чековую книжку, сказала:
