Дениз Робинс - Желанный обман
В другое время Эсмонд, наверное, отказался бы от игры с Сентхиллом, но сегодня он был взвинчен, и ему показалось, что Филипп провоцирует его. Ему почудилось, что улыбка баронета имела насмешливый оттенок, когда тот ответил на приглашение молодого графа.
Он что, думает, что Эсмонд испугается сыграть с ним?
Поэтому он сказал:
— Благодарю вас, Сентхилл. — И показал на один из карточных столов.
К полуночи вокруг них собралась целая толпа зрителей. Было настолько душно, что игроки расстегнули камзолы и жилеты и ослабили шейные платки. Пот струился по щекам Эсмонда. Лицо его имело нездоровый оттенок, он еще не до конца оправился от недавнего запоя. Сентхилл продолжал ухмыляться той же зловещей усмешкой, которая так раздражала графа Морнбери. Но Эсмонд выигрывал. Сбоку от него на столе появилась кучка золотых монет, которая росла с каждой минутой. Сентхиллу не везло. Под конец ухмылка исчезла с лица Филиппа, а его черные глаза яростно сузились.
В час ночи Эсмонд бросил свои карты на столик и поднялся.
— Сдается мне, вы продулись в пух и прах, Сентхилл, — сказал он.
На протяжении всей игры оба противника активно прикладывались к спиртному. На Эсмонда оно почти не действовало, но Филипп относился к той категории людей, которые быстро пьянеют, и он очень быстро потерял над собой контроль. Баронет бросил сквозь зубы:
— Вам сопутствует удача, Морнбери.
— Я бы этого не сказал, — оправляя жилет, ответил Эсмонд.
— По крайней мере вам везет в картах и в упражнениях со шпагой, — ядовито проговорил Сентхилл. — Конечно, этого нельзя сказать про женщин.
Общий вздох прокатился по рядам тех, кто наблюдал за игрой со стороны. Раздался чей-то шепот:
— Черт побери этого Сентхилла! Всегда он скажет не то и не в тот момент!
— Вы намекаете на какую-нибудь женщину конкретно? — ледяным тоном осведомился Эсмонд.
Филипп тоже поднялся из-за стола. Его парчовый камзол был обрызган вином, парик съехал набок. Выглядел он в ту минуту просто отталкивающе. Внезапно в нем проснулась страстная пьяная ненависть к Эсмонду. Шрам на руке горел огнем. Точно таким же огнем горело внутри него желание причинить боль этому молодому графу, который, казалось, всегда и во всем превосходил его.
— Ни на какую конкретно, а только на ваши брачные перспективы, Морнбери. Возможно, в скором времени вам предложат в жены очередную несчастную, которая станет жертвой, чтобы удовлетворить волю ее величества, не исполненную по причине того, что дочери Шафтли повезло избежать венца с вами!
Эсмонд некоторое время ошеломленно смотрел на своего былого соперника. В оскорбительных словах Сентхилла было нечто большее, чем просто нетактичность. Воображение Эсмонда в эти минуты разыгралось не на шутку, и он понял, что Сентхилл хотел посмеяться не только над ним, Эсмондом, но и над самой Доротеей, над ее памятью. Он дико зарычал и в мгновение ока опрокинул стол, который отделял его от Филиппа. Стол с грохотом ударился об пол, разбилась упавшая бутылка вина, рассыпались карты.
— Вы зашли слишком далеко, Сентхилл! Защищайтесь! — запинаясь от страстного гнева и возмущения, вскричал Эсмонд.
Сентхилл стал торопливо нащупывать свою шпагу. Один из пожилых джентльменов коснулся рукой плеча Эсмонда.
— Проявите благоразумие, Морнбери, и подождите хотя бы той минуты, когда хмель перестанет мутить вам голову… — начал было он.
Но Эсмонд яростно оттолкнул от себя увещевателя, не спуская горящего взгляда с Сентхилла.
— Вы осмелились упомянуть имя, которое является для меня священным, и посмеяться над моей утратой. Я убью вас за это, Сентхилл!
Кружок зрителей стал заметно шире. Оба противника скинули с себя камзолы и приготовились к бою. Они напряженно глядели друг на друга, сжимая в руках шпаги.
Дуэль была скоротечной и беспощадной. Эсмонд был гораздо искуснее своего противника в фехтовании и полон благородной ярости, ему мало было только обезоружить Сентхилла. Через минуту после начала дуэли кончик шпаги молодого графа пронзил горло Филиппа. С захлебывающимся криком Сентхилл рухнул на пол, и кровь на его одежде смешалась со следами ранее пролитого вина.
Джентльмены, которые наблюдали за ходом поединка, заговорили все сразу:
— Боже правый, вы убили его, Морнбери!
— Будут неприятности…
— Когда эта история дойдет до ее королевского величества, ему не поздоровится! Морнбери — вспыльчивый молодой глупец, хотя должен признать, что Сентхилл спровоцировал его…
Эсмонд стоял неподвижно и смотрел на человека, которого убил. Вид застывших глаз и смертельная бледность, разливавшаяся по лицу Сенхилла, отрезвили лорда. Перед глазами Эсмонда встала страшная картина, которая открылась ему несколько дней назад в домашней часовне замка Шафтли. Лежащая на помосте мертвая Доротея… Сейчас она уже не такая — процесс разложения идет быстро… Граф ужаснулся тому, что только что натворил. Он не хотел лишать Сентхилла жизни.
Вложив шпагу, он подхватил свой камзол и, спотыкаясь, вышел из клуба. Никто не попытался остановить его.
Теперь Эсмонд окончательно пришел в себя. Ночной ветер холодил его бледное лицо, но не мог остудить тот адский жар горя, который пылал внутри. Он прижал ко лбу сжатый кулак.
— Господи, Господи, что я наделал?! На этот раз со мной точно все кончено!..
Вернувшись домой, лорд разбудил одного из слуг и приказал ему оседлать лошадь. Не переодевшись, он поскакал по Моллу к окраинам Лондона. Выехав на сельскую дорогу, Эсмонд пустил лошадь галопом. Он скакал, как сумасшедший, с непокрытой головой, теряя разум от кипевших в его душе чувств. Через милю или две лошадь споткнулась на выбоине и неожиданно скинула с себя Эсмонда. Он помнил, как падал из седла, но больше ничего! Лошадь ускакала дальше.
До самого рассвета Эсмонд лежал без сознания на дороге, истекая кровью, которая сочилась из рваной раны на голове. Полная луна освещала эту страшную картину.
Там его и нашли два доминиканских монаха, которые шли на рынок из своего маленького монастыря в Клемфорде. Обитель была расположена на берегу реки. Это был один из тех немногих религиозных центров римской католической церкви, которые еще оставались в Англии после Реформации, несмотря на неодобрительное к ним отношение царствующей королевы.
Монахи принесли Эсмонда в свою обитель. Целый день он пролежал без сознания в монастырской келье. За ним ухаживали его спасители.
Очнувшись, он не покинул монастырских стен и оставался здесь целых полгода.
Глава пятая
Через шесть месяцев Эсмонд покинул приют монахов, решив отправиться домой. Был блекло-серый декабрьский день.
