Джан Макдэниел - Вернуться навсегда
Червяк стал энергично извиваться, Сьерра взвизгнула и швырнула его в озеро. Мэтт не мог больше сдерживаться и расхохотался. Он подумал, она рассердится, но Сьерра лишь слегка нахмурилась, а потом тоже рассмеялась. Они никак не могли успокоиться, и Сьерра зарылась лицом в его рубашку, не подозревая, как подействует на него этот невинный поступок.
Мэтт показал ей, как закидывать удочку. Он стоял за спиной Сьерры, обнимая стройное тело, и двигал ее руками. Внезапно его охватило желание прижать ее к себе и поцеловать. Он послушно отстранился.
С тех пор они встречались почти каждый вечер у ручья, так было ближе и удобнее. Они уже не делали вид, что собираются ловить рыбу, а подолгу разговаривали и следили за появлением первых звезд.
Однажды Сьерра заметила падающую звезду и загадала желание.
— Что ты загадала? — спросил он.
Сьерра лежала на одеяле, расстеленном на покатом берегу, закинув руки за голову. Волосы рассыпаны веером. Она выглядела спокойной и счастливой, глаза сияли. Мэтт сидел напротив. Он смотрел на ее стройное тело и томился желанием прикоснуться к ней.
— Чтобы лето никогда не кончалось, — сказала она. — Мне нравится лентяйничать.
— Я думал, тебя тянет в колледж.
— Мне нравится, что я там сама по себе. Интересно изучать искусство, но длинные скучные лекции меня утомляют. И они не учат меня ничему такому, что может пригодиться в жизни.
— Ты избалована, — заметил он.
Ее глаза гневно вспыхнули.
— Вовсе нет. Я просто знаю, что для меня важно.
— Остынь, Сьерра. Ценишь только то, что дается с трудом.
Она приподнялась и посмотрела ему в глаза так пристально, что у Мэтта перехватило дыхание. К его удивлению, Сьерра наклонилась вперед и спрятала лицо в его коленях.
— Обними меня, Мэтт, — пробормотала она.
Он опустил руку на ее плечо. Она прижалась теснее. Он гладил ее волосы, пропуская между пальцами шелковые пряди. Потом провел большим пальцем по щеке.
— Ты прав, — вздохнула она, — хорошее легко не дается.
— Это неважно. Загадывать на звезды — предрассудок. Что бы ты делала, если не надо было бы ходить в колледж?
— Поехала бы в Мексику и нашла бы место, где родилась моя мама. Ты знаешь, я ведь наполовину мексиканка.
Он улыбнулся:
— Достаточно взглянуть на тебя.
— И хорошо, потому что я этим горжусь. Но мама умерла, когда я была совсем маленькой. Я росла с отцом и ничего не знаю о ее семье. Наверное, у меня куча теток, дядей, двоюродных сестер и братьев к югу от границы.
— Так почему ты сейчас не там, amada?
Она подняла голову:
— Ты говоришь по-испански?
— Слыхал несколько слово от работников Сэма. Матерщина в основном.
— Но «amada» не мат. Это слово ты тоже услышал от них?
— А ты знаешь испанский?
— Конечно, учила в школе. Иначе как я буду общаться с моими вновь обретенными родственниками?
— Но ты так туда и не поехала.
— Отец говорит, слишком опасно забираться в глубь Мексики. Думаю, ему просто не хочется будить воспоминания о маме. Он редко о ней говорит. Мама умерла молодой. Кажется, он до сих пор не оправился. Я — вся его семья. Не хочется противоречить ему в таком деликатном деле. — Ее голос задрожал. — Дело в том, что она похоронена в Мексике. Я бы хотела положить цветы на ее могилу.
— Значит, ты матери не знала?
— Я ее не помню. Видела фотографии. Она была очень красивой.
— Тогда ты пошла в нее.
— Спасибо. Отец говорит, что иногда я и веду себя как она. Приходится верить ему на слово. Я люблю отца, но он часто мрачен и суров.
— Ну, раз нельзя поехать в Мексику, придется ходить в колледж.
— Мне хотелось бы иметь собственный дом, полный ребятишек. Они бегали бы по комнатам и шалили. Я хочу иметь шумный дом. В доме отца все разговаривают тихо, с придыханием, как в церкви.
— Сколько ты хочешь детей?
— Двух или трех собственных. А потом можно брать сирот, пока дом не станет полным.
— Вряд ли ты захотела бы этого, если б жила в тесном доме, не имела собственной комнаты и ночью прислушивалась к ругани родителей. — Он смутился, что рассказал так много о своей семье, не желая, чтобы она ему сочувствовала.
— Но иногда должно было быть и хорошо, — возразила Сьерра.
Он покачал головой.
— Вот сейчас мне хорошо. Я научился смиряться.
Она рассказала про напыщенное поведение своего отца, преувеличивая и приукрашивая. Мэтт рассмеялся. Тогда он почти верил, что когда-нибудь сможет посмеяться над своим собственным отцом. Почти. Когда он был со Сьеррой, все остальное теряло значение.
Особенно когда они целовались. Сьерра казалась такой маленькой и теплой в его объятиях, сердечко ее билось под его ладонью как пойманная птичка. Ее вкус напоминал ему шоколад, которым маму угощали посетители на Рождество. Но каждый раз Мэтту все труднее было прощаться. Начав целоваться, они уже не могли остановиться.
Часы, проведенные с ней, тянулись бесконечно, как небо Техаса. Но сегодня, когда подъехал к дому Сэма и кривоногий седой человек выбежал ему навстречу, Мэтт сразу понял: что-то не так.
— Привет, — заикаясь, вымолвил Сэм. Он был много ниже Мэтта, но все его тело состояло из сплошных мускулов.
— Что случилось? — спросил Мэтт.
Сэм отвел глаза:
— Да дело в Звездочке. Я знаю, тебе нравится эта кобылка, но в нее сегодня ударила молния. Такое уж несчастье.
— Где она?
— Мгновенно погибла. Не страдала.
— Вот как. — Мэтт уронил яблоко, которое держал в руке. Оно ей теперь не понадобится.
Сэм засунул большие пальцы в карманы джинсов.
— Я видел, как ты разговариваешь с лошадьми. Не знаю, кто еще так здорово ладит с животными. Но они всего лишь лошади, Мэтт, не стоит к ним слишком привязываться.
Мэтт кивнул.
Сэм положил руку на его плечо:
— Иди сегодня домой. Я сам вычищу конюшни.
Мэтт поглядел через плечо на пастбище.
— Не надо тебе туда, сынок, — предупредил Сэм. — Ты ей уже ничем не поможешь. Придется рыть бульдозером яму, чтобы ее закопать.
— Хочу видеть!
Сэм кивнул и отступил в сторону, пропуская его.
На пастбище Мэтт встал на колени около безжизненного животного и пожалел, что не послушался совета Сэма. Он прощально погладил ее гриву и прижал пальцы к белому пятнышку на лбу. Куда исчезли ее изящество и красота? Остался лишь остов.
— Прощай, девочка, — прошептал он, в последний раз похлопав лошадь по шее.
Он быстро уехал, стесняясь своей печали и слез. Мэтт привык к молчаливому обществу Звездочки. Они хорошо понимали друг друга. Она всегда знала, куда повернуть, еще до того, как он натягивал поводья. По каким-то необъяснимым причинам Звездочка стала его любимицей. Он верил, что у животных есть душа и чувства.
