Элен Бронте - Леди в зеркале
— Это действительно чудесно, но за кого? — Энн не могла и представить, чтобы мать была так рада предложению кого-либо из соседей, против сближения с которыми она всю жизнь настаивала.
— За мистера Гарольда Лестера, разумеется! Кто еще мог бы сделать ей предложение, не Родрик Рэнсом же или Стивен Фаутон, уж их-то я не была бы счастлива видеть в зятьях!
— Да, разумеется, кто еще… — пробормотала Энн, неловким движением руки столкнув папку на пол, так что все ее труды разлетелись по комнате.
Миссис Олдберри приподняла брови:
— Ты, по-моему, не очень-то рада за сестру. Разве мы не надеялись породниться с Лестерами все эти месяцы?
— Да, конечно. Но… — Энн взирала на разбросанные листы, не делая даже попытки встать со стула и начать наводить порядок.
— Но мы надеялись, что это будешь ты. Да, конечно, дорогая, это не слишком приятно, что он предпочел тебе сестру, тем более что он не ухаживал за ней открыто, но мы все выиграем от их брака. Ты знаешь, какие непредвиденные расходы мы понесли в это лето, а выдать дочь замуж без приданого — значит опозориться в глазах не только Гарольда, но и Фицриверов, а я не могу этого допустить. Значит, наши последние средства уйдут на приданое Джун, с тем чтобы она, став леди Лестер, смогла обеспечить достойное приданое для тебя. Она в первую очередь подумала о тебе и…
Миссис Олдберри собиралась продолжать свою рассудительную речь, но Энн не позволила ей, внезапно вскочив с места.
— Мне не нужно приданое от Джун! И от него! — она упала на стул и разрыдалась.
Ошарашенная мать настолько была поражена необычным поведением дочери, что несколько мгновений молча смотрела на нее, прогоняя от себя мысль, что перед ней — переодетая Джун.
Но Энн уже сама устыдилась своего порыва и попыталась сдержать слезы, однако долго сдерживаемые эмоции внезапно оказались на свободе и никак не хотели снова быть запертыми в глубинах ее сердца. Слезы текли из-под пальцев на раскиданные ноты, жалобные всхлипы рвались из груди, и матушка внезапно поняла, что подобное горе никак не могло быть вызвано уязвленным самолюбием. Тут явно было что-то другое, и она начала догадываться, что именно. Достав платок, миссис Олдберри пересела поближе к дочери и обняла ее одной рукой, другой засовывая платок в сведенные судорогой пальцы, которыми девушка отчаянно закрывала лицо.
— Не стоит плакать, милая, прошу тебя, поделись со мной своей печалью. Неужели мистер Гарольд понравился тебе сильнее, чем это допускает сестринская привязанность?
За гладкой формулировкой перепуганная мать пыталась скрыть свою тревогу, в напряжении ожидая ответа. Энн сперва утерла нос, проглотила слезы и только потом произнесла ровным, глуховатым голосом:
— Я люблю его.
Спокойного тона ей хватило только на три этих слова, и девушка снова начала рыдать, пытаясь одновременно высказаться:
— О мама, мама, почему это так несправедливо… ведь она не полюбит его… и не поймет… я скажу ей, что люблю его, пусть она откажет ему, если я дорога ей как сестра!
Эта последняя реплика заставила мать сурово сжать губы, пренебрегая материнским сочувствием к страдающему ребенку:
— Довольно, Энн, ты должна успокоиться. Я не знала, что ты влюблена в Лестера, иначе постаралась бы подготовить тебя. Но об отказе не может быть и речи.
Девушка подняла голову и посмотрела на мать, не веря своим ушам:
— Как вы можете быть так жестоки, вы обе? Да, я не говорила об этом никому, я собиралась сказать только ему, ему одному! Но теперь, когда ты знаешь, неужели ты позволишь ей отнять его у меня?!
— Энн, — миссис Олдберри сделала паузу, подбирая правильные слова. — Он влюбился в Джун. И, откажет она ему или нет, он не женится на тебе. Видно, вы слишком похожи, а ему с его серьезностью нужно пламя для освещения семейного очага. И Джун сможет дать ему это.
— Но я, я тоже смогла бы! Мои манеры — это следствие твоих уроков, и Джун будет счастлива потому, что не внимала им! Как я это вынесу?
— Дело не только в манерах, я учила вас одинаково, но разность характеров невозможно скрыть. Даже если бы Джун была внешне такой сдержанной, как ты, ее горячая натура прорывалась бы время от времени и, возможно, причиняла бы гораздо больше неприятностей. Я не так давно поняла, что то, что хорошо для тебя, не подходит ей, и перестала давить на нее, если ты могла заметить.
Мать явно пыталась отвлечь ее мысли от Гарольда, но Энн не могла это принять:
— И она будет жить с ним здесь, рядом, зная, что я несчастна, что я страдаю?
— Будет, потому что она не узнает об этом. Твоя боль не выйдет за пределы этой комнаты. Я уверена, тебе хватит сил успокоиться и поздравить ее. Подумай о своей гордости и чести семьи, нельзя выставлять себя на осмеяние соседей. Никто бы не заподозрил тебя в склонности к этому джентльмену, и твое разбитое сердце не станет предметом пересудов.
— Я не могу думать ни о чем, кроме того, что я никогда не смогу полюбить кого-то другого, и мне придется всю жизнь прожить здесь, да еще и называть его своим братом!
Мать поняла, что сейчас не добьется от девушки никакого разумного ответа — впервые разум Энн уступил место чувствам, и ему надо было собраться с силами, чтобы вернуть утраченные позиции.
— Ну, хорошо, отправляйся на прогулку, подальше от соседских домов, и постарайся успокоиться и принять неизбежное. Вам не надо пока разговаривать с Джун. Я отвлеку ее, чтобы ты могла незаметно скрыться.
Перед уходом миссис Олдберри ласково погладила сгорбившиеся плечи дочери:
— Не думай, что мне не больно за тебя, дорогая. Но мы обе просчитались в этой игре, и надо принимать новые правила. Если Джун ему откажет, он женится на ком-то еще, вам обеим придется кланяться и улыбаться леди Лестер, и когда-нибудь ты пожалеешь, что эта женщина хотя бы не твоя сестра.
Накинув шаль, Энн послушно поплелась прочь из родного дома, в то время как миссис Олдберри старалась сохранять внимательный вид, слушая щебетание Джун, которая перечисляла, что она изменит в доме Лестеров, какие балы будет устраивать и какие замечательные кавалеры для Энн устремятся в Марсденли. Она спешила поделиться соображениями с сестрой, но матушка сказала, что Энн нет дома, и наконец отправила Джун наряжаться перед встречей с женихом, а сама послала Гарольду записку, прося явиться вечером к ним в лом, к своей дорогой невесте. Миссис Олдберри спешила сжечь все мосты к отступлению, пока не утратила твердость духа из-за жалости к Энн, а ее сердце с каждым ударом металось от радости к горю, от одной дочери к другой. Видит бог, ей бы хотелось, чтоб все сложилось иначе, но вышло то, что вышло, и оставалось только использовать ситуацию наилучшим образом и придумать, как отвлечь Энн от ее горя и не допустить никакого намека на скандал.
