Людмила Ситникова - Последний рассвет одиночества
На ватных ногах Люда приблизилась к двери, щелкнула замком, опустила ручку.
Виктор замер на пороге, он не торопился входить, надо заметить, данное обстоятельство сильно выбило Алимову из колеи.
— Я бы предпочла, чтобы наш разговор проходил при закрытых дверях, — выдавила Люда, стараясь не встречаться взглядом с Виктором.
Леонтьев кивнул. Со стороны могло показаться, что Виктор не испытывает ни малейшего неудобства, но пульсирующая на лбу жилка выдавала состояние хозяина особняка.
Сев на подлокотник кресла, Леонтьев с расстановкой проговорил:
— Сколько же лет прошло, Милка?
— Милка?! Значит, ты еще помнишь, как меня звали в институте?
— А я и не забывал.
— Это хорошо, потому как нам с тобой предстоит совершить долгое и для одного из нас весьма болезненное путешествие на десять лет назад. Окунемся в те невинные годы нашей беззаботной юности, когда я была Милкой — и всеобщим посмешищем, а ты Витьком — шутником и балагуром.
— Мил, не надо так говорить. — Леонтьев устало прикрыл глаза ладонью. — То, что происходило в студенческие годы, надо воспринимать как шутку, не более.
— Шутку? Ты это серьезно? Тогда потрудись объяснить, в чем заключалась шутка? Вы жаждали сделать меня изгоем, клоуном? Вам это удалось. Ставлю пять баллов за изобретательность и находчивость. Группа студентов решила поразвлечься, не задумываясь о том, что рушат жизнь и без того донельзя закомплексованной дурочки. А ты никогда не задумывался, что я чувствую?
— Я раскаиваюсь в содеянном, поверь, искренне раскаиваюсь.
— Запоздалое раскаяние. Оно запоздало ровно на десять лет. — Людмила схватила мобильный телефон. — Господи, для чего мы столкнулись вновь? Зачем? Кому это нужно? Когда я увидела тебя в гостиной, меня словно молнией поразило. Я догадывалась, что мир тесен, но чтобы настолько… Ирония судьбы.
— Я растерялся не меньше твоего, но сейчас понимаю — мы должны были встретиться.
— Для чего?
— Ну, хотя бы для того, чтобы я смог, наконец, попросить у тебя прощения. Лучше поздно, чем никогда, ты не согласна?
Алимова отвернулась. Еще каких-то пятнадцать минут назад она готовилась устроить Виктору грандиозную истерику: хотела кричать, визжать, топать ногами и обвинять его во всех смертных грехах. Но с появлением Леонтьева ее пыл остыл. Куда, спрашивается, улетучились гнев и обида и почему с языка упорно не желают слетать те слова, которых он по праву заслуживает?
Вжав голову в плечи, Людмила задала терзающий душу вопрос:
— Сколько стоил плеер, который выиграл Денис?
Виктор растерялся:
— Не помню.
— Вспомни. Для меня это важно.
— По-моему, около тридцати долларов.
— Тридцать долларов, — Алимова потянулась за сумочкой. — Дешево вы меня оценили, практически даром.
Пока она отсчитывала купюры, на ее лице блуждала грустная улыбка.
— Долларов у меня нет, но в пересчете на рубли сумма эквивалентна стоимости плеера.
— Мил, ты чего? — Виктор резко встал.
— Возьми деньги, я обязана компенсировать тебе материальный ущерб.
— Прекрати.
— Стыдно? Неудобно? Противно? А может быть, мало, так ты скажи, я отдам все. Все, что у меня есть. Слышишь, я готова отдать все, только бы забыть тот студенческий кошмар.
Разрыдавшись, Алимова упала на кровать и уткнулась лицом в подушку. Слезы градом катились по щекам, сердце выпрыгивало из груди, в горле стоял ком. Тот самый ком, из-за которого однажды она чуть было не лишила себя жизни.
Виктор попытался взять Людмилу за плечи.
— Отпусти! Не трогай меня!
— Милка, не надо, успокойся. Прости, прости меня. Мне сейчас очень хреново, возможно, хуже, чем тебе.
— Ты еще выстави себя жертвой, — сквозь слезы проговорила Люда.
— Как я могу искупить вину? Ну хочешь, на колени встану?
— Мы не в цирке.
— Не плачь, посмотри на меня. — Леонтьеву все же удалось оторвать Людмилу от подушки. — Смотри и слушай, — уверенно заговорил он. — Ты можешь меня ненавидеть, можешь презирать и считать законченным циником. Но клянусь самым дорогим, что у меня есть, — я сожалею о том чертовом споре. Признаю, тогда не задумывался о твоих чувствах, нам все казалось забавным, а теперь… Жизнь меня достаточно побила, Милка, она не раз испытывала Витьку Леонтьева на прочность, она меня многому научила, и в первую очередь я научился просить прощения. Прости, Мила.
Являясь страстной поклонницей литературы сентиментального жанра, Алимова не единожды становилась свидетельницей зарождающейся любви между героями любовных романов. В книгах, как правило, все происходило слишком быстро и стремительно, и порой Люда ставила под сомнение правдивость их отношений. Казалось нереальным, что героиня, которая еще во второй главе ненавидела героя, через несколько страниц признавалась ему в страстной любви. В жизни так не бывает. Книга — это вымысел, красивая сказка, предназначенная для романтических натур, к коим Люда могла себя причислить с большой натяжкой. В мечтах и фантазиях — да, но стоило закрыть очередную нетленку, Алимова снова возвращалась к суровым реалиям, среди которых, по ее мнению, не было места тем красивостям, которыми напичканы дамские романы.
И вот, всему наперекор, Людмила вдруг ощутила неведомое доселе тепло, разливающееся по телу. Она смотрела на Виктора и понимала — произошло нечто необъяснимое. Словно находясь под воздействием гипноза или колдовских чар, Люде нестерпимо захотелось дотронуться до щеки Леонтьева.
В один миг Виктор превратился из давнего обидчика в самого прекрасного мужчину на свете. Его глаза, нос, губы, волосы — все вызывало какой-то неописуемый трепет.
Под ложечкой закололо. Люда попыталась встать, но тело онемело. Оно сделалось чужим и незнакомым.
А внутри, в том месте, где еще совсем недавно зияла устрашающая пустота, зарождалось самое трепетное и бесценное чувство.
Дыхание перехватило, горло сдавили невидимые оковы, Людмила прерывисто задышала.
— Пить, — прошелестела она, боясь тембром голоса выдать слабость, накатившую вследствие осознания прихода долгожданной любви.
В это трудно поверить, но факт остается фактом. Людмила влюбилась. Пока Виктор, сидя перед ней на корточках, пытался вымолить прощение, она рождалась заново.
Прошлое ушло в небытие, вся жизнь разделилась на две части — до и после. До — это двадцать семь лет, прожитых в гордом одиночестве, после — сладостные мгновения, проживаемые сейчас.
Вот, оказывается, как приходит любовь: внезапно, сиюминутно, неожиданно. Разумеется, каждая история любви сугубо индивидуальна и некоторым требуются годы, чтобы распознать главное чувство. Другие ограничиваются месяцами, а ей, Людмиле, понадобилась всего пара секунд.
