Ребекка Уинтерз - Начало начал
Она улыбнулась им в последний раз, когда Никос, взяв за локоть, поторопил ее к выходу. Из всего следовало, что ему не терпелось покинуть ресторан.
— Прости меня, Никос, — тоном провинившегося ребенка проговорила Трейси, усаживаясь вместе с ним на заднее сиденье поджидавшего их у ресторана лимузина.
— За что именно?
— За то, что тебе приходится появляться со мной на людях, — чистосердечно разъяснила ему Трейси и кивнула на папарацци, которые дежурили у входа в ресторан и успели сделать не один снимок.
— Поздно сожалеть об этом, — отрезал он.
— Да, но я беспокоюсь о тебе. Женщине, с которой ты встречаешься, не понравится то, что тебя видят в моем обществе.
— Она это переживет, — бесстрастным тоном произнес Никос.
— В самом деле? — засомневалась Трейси. — Любовь и ревность идут об руку.
— К чему этот разговор, Трейси?
— Никос, я знаю обо всех гнусностях, которые пишут обо мне репортеры. Я не собираюсь сейчас перед тобой оправдываться. Но что касается твоей подруги, то даже если она невероятно понимающая и фантастически добродетельная особа, ты сильно рискуешь, оставаясь со мной.
— Обожаю рисковать, — резко оборвал ее Никос. — Впрочем, ты права: для всех окружающих мы — пара, Падакисы в этом теперь уверены на сто процентов, и ни ты, ни я, ни кто другой уже не сможет разубедить их.
— Надо отдать им должное, в отличие от тебя, Никос, они держат свое мнение при себе.
— Не сменить ли тебе наставника, Трейси, если ты тат мною недовольна?
— Что бы я ни сказала, что бы ни сделала, ты реагируешь на меня как бык на красную тряпку! — не выдержала его придирок Трейси.
— Открою тебе секрет, дурочка. Если Падакис будет уверен, что ты моя любовница — а он уже в этом уверен и завидует мне, ведь я его хорошо знаю, — то, значит, я не напрасно организовал эту встречу.
— Не понимаю. Я считала, следует, наоборот, избегать такого толкования.
— Вовсе нет. Теперь все будут думать, что ты находишься под моим личным покровительством потому, что у меня есть личная заинтересованность в твоем благополучии. В таком случае твои противники поостерегутся что-то предпринимать в ближайшее время, а когда ты выпорхнешь из-под моего крыла, то сама уже сможешь позаботиться о своей безопасности. Я понятно объясняю?
— Да.
— Как ты относишься к путешествиям на вертолете?
— А почему ты спрашиваешь?
— Во-первых, я хочу знать о твоих явных и тайных страхах; а во-вторых, нам предстоит маленькое путешествие. Но сначала о страхах, Трейси. Был страх, который привел тебя ко мне. Я помню, ребенком ты говорила, что побаиваешься вертолетов. И я хочу знать об этом твоем страхе подробнее.
— Моя мама боялась летать, и я тоже говорила, что боюсь этого. Но лишь для того, чтобы не летать с дедом, без мамы. А куда мы сейчас полетим?
— Пусть это будет сюрприз для тебя.
Дальше, до посадочной площадки, они ехали молча. Никос без лишних слов помог ей забраться в салон вертолета, она же побаивалась надоедать своему строгому наставнику расспросами.
Когда они поднялись в небо Афин и под ними простерлись завораживающие виды древнего города и его окрестностей, Трейси обратила взгляд к Никосу. Ее охватило благоговейное чувство к нему, к этому превосходящему ее во всех отношениях человеку, который, следуя благородному порыву, откликнулся на ее нужды.
Затаив дыхание, Трейси взирала то на него, то в иллюминатор. Пилот пошел на снижение, и Трейси вскрикнула от восторга. Она увидела лазоревую речку, поле красных маков и желтый горчичный луг.
— О! Никос, — указала она рукой в сторону этого разноцветного великолепия.
— Да, — спокойно откликнулся он.
— Осторожно, миз Лоретто, — отчетливо произнес пилот. — Держитесь крепко, мы садимся.
— Такую красоту встретишь не часто, — признал Никос, когда они ступили на эту удивительную землю. — Уж тебе наверняка такого видеть не доводилась.
Если первую фразу Никос произнес умиротворенно, то последняя ремарка прозвучала для Трейси уничижительно. Трейси поняла, что она обречена выслушивать укоры относительно якобы разгульной молодости.
Никос вел ее к заброшенному каменному одноэтажному строению, стоявшему посреди нескольких акров невозделанной земли, строению, что так напоминало бедный старинный крестьянский дом. Трейси с ужасом подумала: Никос привез ее в места своего детства, и теперь ей не избежать его ворчливых поучений, его повествования о том, как тяжелым трудом он выбился в люди, а она, подобно многим другим детям богатых родителей, растратила лучшие годы жизни на угарное веселье и забавы.
До дома еще нужно было добраться, и тогда Никос, не говоря ни слова, взял ее на руки — а у него в руках уже были их вещи — и понес к дому. Трейси была ошеломлена. Она и без того знала, какой он сильный, но только спустя некоторое время, отчаянно покраснев, отважилась спросить:
— Никос, что ты делаешь? Я не боюсь запачкать туфли, я и сама могу дойти.
Он грозно посмотрел на нее, и она замолкла. Уже у входа в дом он сообщил:
— В этом самом доме моя семья и мои предки жили более сотни лет.
— А как долго в нем жил ты?
— Семнадцать лет. Я родился здесь. Моя мать родила меня в этом самом доме.
— Как давно ты был здесь в последний раз?
— Через неделю после смерти отца я покинул этот дом. Думал, что навсегда. У отца была больная печень. Когда его не стало, я нашел работу в Афинах и больше сюда не возвращался.
— Это очень гнетущие воспоминания, — отозвалась Трейси.
— Пожалуй, — согласился он, внося ее в дом. Пройдя в комнаты, Никос осторожно поставил свою ношу на ноги.
— Моя мама умирала, лежа на этой самой кровати, — проговорил он, отступив к стене.
— От чего она умерла?
— Инфекция. Мама была еще молода.
— Сколько тебе было лет, когда ее не стало?
— Мне двенадцать, а Леону четырнадцать.
— Леону?
— Это мой брат.
— Не знала, что у тебя есть брат, ты не упоминал о нем, и дед ничего не говорил.
— Твой дед знал только то, что я считал нужным ему сообщить.
— И где теперь твой брат?
— Живет в Каламбаке. У него жена и двое детей. Он уехал отсюда тогда же, когда и я, и больше не возвращался.
Она оглядела пол под ногами — старый, в некоторых местах до дыр истершийся линолеум.
— Как часто ты видишься со своим братом?
— Так часто, как позволяет время. Пойдем, я покажу тебе дом.
Никос утверждал, что здесь никто не жил с тех пор, как умер его отец, но кругом была чистота, и отчетливо ощущался запах чистящих средств. Из чего следовало, что кто-то побывал в доме незадолго до них и привел все в порядок.
