Кара Колтер - Потанцуй со мной
— Чопорным? — поперхнулся он. — Суровый, сдержанный, недоступный, пусть даже сноб, это я понимаю, но чопорный? То есть ханжа?
Он снова взглянул на ее губы. Ничего не стоило прочитать его взгляд.
Мередит чуть не ахнула, увидев в его глазах откровенное желание запустить руки в ее локоны, прижать к себе и разобраться, кто из них действительно ханжа.
Принц решительно засунул руки в карманы брюк.
Что она испытала? Облегчение? Разочарование от его самоконтроля?
«Облегчение», — сказала она себе, понимая, что это ложь.
— Не беспокойтесь. Мы изменим танец, сделаем его приемлемым для вас, — успокоила она. — А сейчас давайте посмотрим, на что вы способны.
Она отвернулась, чтобы собраться с духом и вернуть себе профессиональную сдержанность, повозилась с электроникой. Вновь зазвучал свадебный вальс.
Мередит протянула руку принцу.
— Ваше высочество?
Наступил момент истины: если он примет приглашение, все разом переменится.
Кернан, наверное, почувствовал то же самое — и потому колебался.
— Ваше высочество?
Он взял протянутую руку.
По телу Мередит волной пробежал трепет.
Глава 3
— Танцевальный номер мы начнем вот так, — сказала Мередит. — Простым вальсом на три такта, как на видео.
Принц Кернан сделал несколько шагов, стараясь не думать о том, как легко ее рука легла в его руку или о приятной мягкости изящного изгиба тонкой талии. Он старался не смотреть на ее губы. Искушение доказать мисс Мередит Уитмор, что он вовсе не такой чопорный и не ханжа, становилось почти непреодолимым. Тем более что его неловкие движения явно не произвели впечатления.
— Не так уж плохо. Вас, вероятно, учили танцевать вальс. Не хватает… Как бы сказать? Гибкости! Для начала номера сгодится. Вполне естественно, что вы несколько скованны от непривычного ощущения близости.
О чем она говорит? О драматургии танца? Или с первых шагов разгадала его внутреннее напряжение? Оставалось только поцеловать ее или уйти.
Поцеловать нельзя, даже чтобы что-то доказать.
Повернуться и уйти глупо — он же принц. Можно просто сказать, что он передумал и не будет участвовать в постановке.
— В этом месте, — сказала Мередит, кивая в такт музыке, — звучит новая тема. Вам надо расслабиться. Давайте попробуем!
Вместо того чтобы заявить о своем отказе, принц передернул плечами и немного ослабил руку, сжимавшую ее талию.
— Принц Кернан, вы не на военном параде.
Он явственно слышал интонации Драконьего Сердца.
Кернан сделал еще одну попытку, используя метод, который всегда помогал ему на стрельбище перед трудным снайперским выстрелом. Глубоко вдохнул и медленно выдохнул.
— Так не пойдет. Вы слишком напряжены. Подумайте о чем-нибудь, что доставляет удовольствие и приносит успокоение.
— Чтение?
Мередит вздохнула, как будто начала осознавать, что впервые столкнулась с безнадежным учеником.
— Скорее какое-то расслабляющее физическое упражнение.
Кернан пришел в замешательство. В его понимании физические нагрузки требовали как раз напряжения и полной сосредоточенности.
— Прогулка на велосипеде! — предложила она с энтузиазмом. — Представьте, что едете по тихой проселочной дороге мимо домиков с черепичными крышами, мимо полей с коровами, мирно жующими траву. За спиной у вас корзинка для пикника.
Кернан отпустил ее руку. Он так напрягся, стараясь расслабиться, что ладонь начала потеть.
Мередит взглянула на него, поняв причину молчания.
— Корзинка для пикника на багажнике велосипеда — это не из вашей жизни, правда?
— Пожалуй. Мне скорее помогает верховая прогулка. Но лошади не из вашей жизни.
— Именно из-за лошади вы сегодня оказались здесь, — чуть ехидно напомнила она.
Принц вздрогнул. Фраза, произнесенная таким тоном, могла расцениваться как оскорбление. Но ведь Адриан предупреждал! Неожиданной оказалась собственная реакция — ему нравилось, что кто-то посмел честно и прямо высказывать ему свое мнение.
— На фотографиях в газетах ваши лошади выглядят ужасно, — продолжала она, поежившись. — Дикие глаза и пена на морде.
— Не верьте газетам, — ответил принц. — Пресса всегда подстерегает меня в худшие моменты, чтобы представить как «монстра недели».
— Скорее «монстра месяца».
— Или года.
Неожиданно оба рассмеялись.
— Так вы правда никогда не катались на велосипеде?
— Катался, но мне не очень понравилось. Я впервые сел на пони как раз в том возрасте, когда детям дарят велосипед. Пропустил что-то волнующее?
— Не то чтобы волнующее… Просто это нормально. Ветер в ушах, неистовый восторг, когда летишь с высокой горы или катишься по лужам. Не могу поверить, что вам не довелось этого испытать.
Его поразил тон искреннего сочувствия.
— Вы жалеете меня, потому что я не катался на велосипеде с корзинкой для пикника?
— Я вовсе не говорила этого.
— Слышно было по голосу.
— Хорошо, — призналась она. — Мне вас жаль.
— Протестую, — отрезал он. — Никому в голову не приходило меня жалеть и, надеюсь, не придет. Смешно подумать, что, обладая практически неограниченными полномочиями и властью, я могу — или хочу — вызывать сочувствие.
— Не обижайтесь. Просто я подумала, как грустно, что вы никогда не шлепали босыми ногами по луже, не играли в дартс после хорошей кружки пива. Вы не испытывали нетерпеливого ожидания, когда накопленных денег хватит на тройную порцию сливочного пломбира со взбитыми сливками и горячей шоколадной подливкой.
— Не понимаю, о чем речь.
— Неудивительно, что вы не умеете танцевать! Вы не испытали того, что действительно важно. Так о чем жалеть?
Он помолчал, потом сказал:
— Не подозревал, что моя жизнь полна лишений.
Мередит пожала плечами.
— Кто-то должен был вам сказать.
Тут он усмехнулся. Она тоже. Кернан понял, что ей удалось чуть-чуть снять привычное напряжение. В то же время возникло странное ощущение близости, как будто кирпичик выпал из крепостной стены, которую оба старательно возводили.
— Что же, — суховато заметил он, — представляю себе велосипедную прогулку по проселку в окружении личной охраны и репортеров, бросающихся под колеса из-за кустов, чтобы меня сфотографировать. В этой картине не хватает только умиротворения.
— Наверное, вам тяжело живется.
— Скорее наоборот. Многие завидуют моему образу жизни.
— Я не об этом, — тихо сказала она. — О цене, которую надо платить, когда не знаешь, любят ли тебя самого или твой титул, когда все время опасаешься порочащего фото или оброненной не к месту фразы.
