Эмили Роуз - Один шанс на двоих
Рэнд не стал медлить. Не сводя с Тары взгляда, он скинул пиджак и потянулся к галстуку.
— Позволь, я сама, — попросила она и, приблизившись, аккуратно ослабила узел и, сняв с его шеи пестро-шелковую полосу, стала расстегивать пуговицы на его рубашке, без суеты и спешки, затем брюки.
— Презервативы? — сипло спросил он.
— В ящичке прикроватного столика, — ответила она, сопроводив слова томным жестом.
Рэнд пошел в указанном направлении, заглянул в верхний ящичек, достал то, что его интересовало, и, не оборачиваясь к Таре, сухо распорядился:
— Белье сними, чулки и туфли оставь. Когда он повернулся, она была нага. Лунный свет, сместившись, облек мягкой дугой соблазнительную тенистую выпуклость внизу ее живота, а раскрепощенные груди выпукло обрисовывались в полумраке.
Рэнд прилег на постель и жестом позвал Тару к себе. Она плавно приблизилась и села на край возле него. Он приподнялся и прильнул к ее груди губами, а Тара, положив руку ему на голову, могла думать лишь о причине, побудившей его ласкать женщину в остроконечных туфлях на шпильках — лучшее свидетельство ее фиктивной доминанты в этом действе, отнюдь не превосходства. Хотя по форме Рэнд и подчинился ее требованию, по существу он сохранил за собой мужскую власть над ней.
Так что ни о каком реванше не может быть и речи, невольно рассудила Тара, нащупывая в темноте его губы.
Девушка легла на спину, помогая ему выполнять его часть договора. Он тотчас оказался сверху, напрягая мускулы, позволяя ей почувствовать степень возбуждения, диктующего развитие сюжета. И когда их губы вновь встретились, соединились не только они. Тара была восприимчива и настороженна, тиха и открыта, безмолвно восторженна, а ее руки — то мягкие, как кошачьи лапки, то требовательно когтистые — блуждали по его телу. Рэнд мерно погружался в нее, обжигая мятущимися касаниями, сдабривая влажной ласковостью губ. Напоминая, что было потеряно ею, беспощадно раня ее обделенную чувственность.
Но настал момент, одинаковый для обоих, когда предел был близок и неминуем. Тара всеми клеточками своими распахнулась, как яркий ночной цветок. Рэнд, стиснув зубы, раскаленный добела, в бисеринах испарины, приближал развязку, отчаянно стискивая женские ягодицы.
— Не останавливайся, — молила Тара.
— Как пожелаете, — процедил он.
— Да… хорошо… — призналась она.
Рэнд был исправен и надежен. Тара вскрикнула от упоения. Ее тело трепетало под напором его виртуозного усердия. Он мимолетно взглянул в потемневшие от наслаждения синие глаза женщины и отшатнулся.
Но Тара не заметила его смятения. Она продолжала трепетать, когда он присел на край постели и сипло проговорил:
— Спокойной ночи.
После чего встал и направился к двери.
— Рэнд, постой… — попыталась остановить его приходившая в себя девушка.
— Спокойной ночи, — категорически повторил он, преисполненный отвращения и к себе, и к ней, и к своему покойному отцу.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Проводив его растерянным взглядом, Тара прошла в ванную комнату. Резко смазала ладонью тушь и брезгливо посмотрела на свое отражение. Череда пережитых фантастических ощущений померкла, когда она поняла, что совершали они это действо, в сущности, порознь. Не сложилось не только гармоничного, но даже слаженного соития. Каждый тешил что-то свое. Стыдно….
Даже ее спорный опыт общения с Рэндом, давнишние переживания его нахальства и грубостей, откровенное жертвенное страдание стояли на много позиций выше и, как оказалось, желаннее этого секса по уговору. И все же она хотела повторить сегодняшний эксперимент с тем, чтобы переиграть Рэнда в его хоть и характерном, но всегда неожиданном финале.
Тара догадывалась, что Рэнд не позволит ей упиваться игрой по ее правилам, однако затруднялась предположить, в какой момент и каким образом он противопоставит ее требованиям свою независимость. В этом Рэнд Кинкейд был непрогнозируемым даже для самого себя. Мера его покорности обстоятельствам была настолько призрачна, что он мог, вытерпев многое, вскипеть от малого, если это малое посягало на некий тайник в заповеднике его личности.
— «Круизные линии Кинкейд» объединяют восемь транспортных фирм, — констатировал Рэнд Кинкейд, когда в среду утром Тара появилась в офисе. — Все доходны, помимо одной — «Рандеву-Лайн». Хочу понять, с чем это связано. Так что зарезервируй-ка для нас каюту какого-нибудь трех-четырехдневного круиза этой линии…
— Нас? — переспросила помощница.
Рэнд сузил свои ореховые глаза. Он был не в духе, посмотрел холодно и не удостоил прямым ответом, лишь раздраженно проговорил:
— Тебе известно, на какой контингент рассчитаны круизные программы «Рандеву-Лайн»? Как, по-твоему, отнесутся служащие судна, если на его борту появится одинокий господин без спутницы? Скорее всего, заподозрят за ним какую-то практическую, далекую от круизных развлечений цель. А я хочу испытать на себе такой же сервис, который ждет любого среднестатистического Джо и его Джейн. Так что отправимся в круиз мы под вымышленными именами. Позаботься об этом.
— Я сделаю это… Рэнд, по поводу вчерашней ночи… — осторожно проговорила девушка.
Рэнд пристрастно оглядел шатенку в красном платье и болеро, надетом поверх наряда.
— Чего ты от меня хочешь, Тара? — с досадой спросил он. — Через пять минут здесь будет Митч. Давай не забывать, что мы на работе. Все, что ты собираешься мне сообщить, может быть отложено до вечера.
Хлопок двери заставил Рэнда вздрогнуть. Он никогда намеренно не унижал служащих, считая это чертой, более присущей Эверетту. Но и Тара по собственному капризу перестала быть просто подчиненной. Это не могло не вызвать осложнений.
Как еще должен был он прореагировать на ее нелепое желание говорить о прошедшей ночи? Рэнд заметил в ней и нежность, и терпение, но не мог относиться к этому иначе, чем к вымогательству. Понимая умом свою единственно возможную правоту, Рэнд тем не менее ненавидел себя, и в первую очередь за неспособность найти выход из этого нелестного положения принужденного.
Ему хотелось, чтобы Тара оставила его в покое.
Захлопнув дверь, девушка воинственно подошла к столу и оперлась на него ладонями, склонив напряженный корпус над тоненьким монитором его компьютера. Затем приблизила свое лицо к Рэнду и, цедя, проговорила:
— Знаю, чего ты добиваешься. Ты надеешься, что твоя грубость ранит меня и я сама откажусь от тебя. Возможно, однажды так и произойдет, но тогда на твой стол ляжет мое заявление об уходе, потому что после твоих стараний меня отвадить мне будет безразлична судьба компании, твое благополучие и благополучие твоих родных. Не знаю, чем именно чреват для Кинкейдов мой уход, но делаю вывод, что ничего хорошего вас в этом случае не ждет. В отношении тебя, привыкшего диктовать свои условия, Эверетт поступил чрезвычайно мудро. Чем ему насолили Митч и Надя, что он решил таким образом проучить их, не знаю. Да и не интересно мне это. Пусть это волнует тебя. И советую тебе думать каждый раз, прежде чем ты решишь вновь нахамить мне. Ты все понял?!
