Лесия Корнуолл - Мимолетная страсть
Глава 4
Изабель неохотно открыла глаза и заморгала, глядя на гренку и чай, оставленные для нее на прикроватном столике. И то, и другое давным-давно остыло.
Она прищурилась, взглянула на часы, стоявшие на каминной полке, и ахнула. Почти полдень! Изабель откинула одеяло и хотела соскочить с кровати, но все тело нещадно болело. Это была очень приятная боль. Изабель снова легла и улыбнулась. Ей было тепло, она чувствовала себя отдохнувшей и удовлетворенной. Изабель попыталась вспомнить, когда она в последний раз просыпалась так поздно или чувствовала себя так хорошо, но это ей не удалось.
Блэквуд!
Ей это не приснилось. Каждая его ласка была самой настоящей. Изабель никогда не чувствовала себя так с Робертом, даже в самые первые дни их брака, когда он еще притворялся, что любит ее.
Изабель прислушалась к шагам в коридоре, но в доме стояла полная тишина, и она снова зарылась под одеяло. Изабель пальцем потрогала губы, поражаясь, что вообще осмелилась на такое. Губы расплылись в широкой улыбке. В саду у Эвелин, ради всего святого! Изабель сумела подавить смешок, но он прорвался наружу вздохом.
Блэквуд!
Он полностью соответствует своей репутации, даже более того, и далеко превосходит ее самые необузданные мечты о том, как это может быть… Изабель ахнула. Ее окатило жаром, он растекся по животу, а дыхание перехватило — в голове проплывали образы того, что произошло вчера. Его глаза, его рот, его руки… о, его руки! Она страшно рисковала, но оно того стоило, со злорадным ликованием подумала Изабель. И не важно, будет Блэквуд это скрывать или нет, ведь он не имеет понятия, кто она такая.
Она усмехнулась и потянулась, как кошка. Изабель вытащила ногу из-под одеяла, но тут же отдернула ее назад, ощутив ледяной холод. Это и вернуло ее к действительности. О чем она вообще думала? Какое постыдное поведение! Нельзя допускать, чтобы простой флирт заходил так далеко. Если Онория узнает, последствия будут ужасными.
Свекровь никогда не поймет ее поведения, пусть даже Блэквуд неотразим, а его улыбка, его глаза на короткое время просто свели ее с ума…
Что она наделала?! Может быть, она все-таки такая же распущенная, как и ее мать?
С пылающим лицом Изабель вскочила с кровати и закуталась в халат, как в доспехи, так сильно затянув пояс, что он едва не перерезал ее пополам. Она затаила дыхание и стала прислушиваться, но из комнат Онории не доносились вопли ярости, никто не топал ногами, спускаясь по лестнице, и не требовал от нее объяснений о ее безобразном поведении.
Можно подумать, они у нее имелись. Только одно — это был Блэквуд. Разве могла она поступить по-другому?
Изабель залпом выпила холодный чай, пытаясь успокоить нервы, но к гренке даже не притронулась. Она не может есть, желудок словно завязался узлом, сердце сжало в тиски, а руки и ноги превратились в кисель из-за…
Блэквуда.
Изабель подошла к умывальнику и поплескала в лицо холодной водой, пока грезы опять не унесли ее далеко отсюда. Холод хлестанул, как пощечина. Изабель посмотрелась в зеркало, висевшее над умывальником. Она ни капли не изменилась. Ну, возможно, глаза сделались чуть ярче, а щеки порозовели. Губы… ну, губы мягкие и полные, словно она провела вечер в темном саду, целуясь с кем-то.
Не с кем-то. С Блэквудом.
Изабель плотно сжала губы, сгоняя с сияющего лица мечтательную улыбочку, и сильно потерла его мокрой холодной фланелью.
Затем позвонила и стала дожидаться горничную. Прождав Сару несколько минут, Изабель подошла к гардеробной и сама выбрала подходящее платье из серой саржи с черной окантовкой, простого покроя — как раз то, что требуется приличной вдове. Его выбирала лично Онория. Изабель надела его, понимая, что вчера вечером вела себя отнюдь не прилично.
Все кончилось, твердо сказала себе Изабель. И никогда не повторится, так что лучше обо всем забыть. Она застегнула ненавистное полутраурное платье до самого подбородка и вздохнула. Подобные вещи невозможно забыть навсегда. Может быть, затолкать подальше, чтобы вспоминать иногда наедине с собой, но кто способен забыть Блэквуда?
Изабель взяла расческу и с ужасом заметила, что глаза ее до сих пор светятся, а щеки розовеют. Скрутив рыжевато-каштановые волосы в почтенный пучок, она попыталась принять серьезный и рассудительный вид. Наверное, лучше всего опустить глаза в пол и не смотреть на Онорию, тогда свекровь не заметит ничего необычного. Изабель закрыла глаза и постаралась затолкать воспоминания о Блэквуде в потайной уголок памяти.
В дверь постучали. Изабель резко обернулась, но вошла всего лишь Сара, ее горничная. Наконец-то.
— Доброе утро, графиня. Вы звонили?
— Да, уже довольно давно, — улыбнувшись, ответила Изабель и в последний раз пригладила волосы дрожащими пальцами. Целый лес шпилек, в два раза больше, чем использовала бы Сара, удерживал на месте ее непослушные кудри.
— Простите. Ее милость опять велела мне помочь с подсчетом серебра, — сказала Сара. — Я не могла отойти. Если бы не досчитались хотя бы одной чайной ложки…
Изабель не запрещала Саре жаловаться. Онория часто заставляла горничную помогать с домашними делами. Подсчет серебра не входил в обязанности Сары, ее нанимали не для этого, и не для чистки хрусталя, и не для того, чтобы она разбирала белье. Изабель осторожно возражала, но Онория заявила, что если девушка не желает работать, ее нужно уволить. Изабель не выдержала бы расставания с Сарой.
Сара хранила ее тайны.
— Ничего страшного, Сара, я уже оделась. Поднимусь в детскую, посмотрю, как там Робин, — произнесла Изабель, сочувственно притронувшись к плечу горничной. — Сегодня днем мы собирались пойти покормить уток. — И придержала дверь, чтобы Сара вынесла поднос с завтраком.
Поднимаясь на третий этаж, Изабель поймала себя на том, что напевает. Она поспешно замолчала, чтобы никто ее не услышал, но возбуждение поднималось вверх прямо от пальцев на ногах, и последние несколько ступенек Изабель пролетела через одну, как легкомысленная девушка.
Блэквуд!
Перед дверью в детскую Изабель разгладила платье и вошла внутрь с улыбкой предвкушения на устах. Ее пятилетний сын оторвался от ленча и просиял — и в первый раз после того, как Изабель покинула бал у Эвелин, мысли о Блэквуде куда-то улетучились.
— Мама! — восторженно завопил шестой граф Эшдаун и обхватил Изабель за коленки, зарывшись лицом в ее юбку. Изабель было плевать, что он ел фруктовые пирожные и теперь вся ее юбка помялась и покрылась отпечатками детских ручек, испачканных джемом. Не обращая внимания на протянутую няней салфетку, она взъерошила мягкие кудряшки сына. Изабель уселась с сыном на полу. Няня с любовью смотрела на них.
