Георгий Марчик - Неприкаянная
Несколько дней она не могла прийти в себя, опомниться. У нее было ощущение, будто ее обокрали. Она была так настроена, так верила. Неужели все оказалось впустую, все зря? Ведь столько отдала этой любви чувств и сил. Никого не хотелось видеть, ни с кем говорить. Особенно Дылду. С ней она тоже порвала. И вот осталась одна. Все надежды перечеркнуты. Вокруг звенящая пустота.
И все-таки еще на что-то, может быть, на чудо надеялась. Еще пыталась зацепиться за удачу. И вдруг как гром среди ясного неба: дикие боли внизу живота. Отвезли в больницу. Внематочная беременность. Там еще раз со всей обнаженной горечью ощутила, как она одинока.
Добрая, отзывчивая Галя не сразу узнала, где она, что с ней. Лане и раньше случалось исчезать на день-два. Резал ее ночью, не вынимая изо рта папиросы, Борис Филиппович — немолодой хирург с сонным одутловатым лицом, с красными прожилками в водянистых глазах, с курчавой, словно посыпанной серым пеплом головой.
Еще до операции она успела попросить, чтобы позвонили Гале. И когда очнулась, то увидела ее у своей кровати. По испуганному лицу Гали догадалась, что выглядит не очень…
— Как ты, цыпленок? — спросила Галя сочувственно. — Стрелять их надо, сволочей, — сказала она.
Галя принесла цветы, апельсины и еще что-то. Когда уходила, оглянулась. У двери приостановилась. Лана слабо улыбнулась, помахала рукой.
— Все будет о'кей! — сказала она. Губы у нее были синими. Увы, все оказалось далеко не о’кей. У нее оказалась плохая свертываемость крови и ее снова резал тот самый хирург. Только на этот раз его одутловатое лицо было не сонным, а злым и встревоженным. «Цыпленок», хотя и потерял много крови, но выжил.
В больнице, чуть оправившись, Лана все думала: что же дальше? Иногда, особенно ночами, накатывало отчаяние. Лежала на спине, уставившись невидящим взглядом в потолок, слезы ручейками бежали из уголков глаз. Когда-то она видела, как чистивший дорогу бульдозер вместе со слоем снега со скрежетом снял верхний слой асфальта. Сейчас у нее было такое чувство, словно тяжелый бульдозер проехал по ней и своим острым ножом срезал целый живой пласт ее жизни.
Рядом с ней в палате лежала худенькая ткачиха средних лет — Раиса Петровна. Она посочувствовала:
— Поезжай к маме. Рядом с ней тебе будет спокойней, и не гонись за какой-то особенной жизнью. Все простое лучше, надежней… А хочешь — пойдем к нам, на комбинат. У нас люди хорошие.
— Надоело. Все до чертиков надоело, — с сожалением сказала Лана. — Я сама не знаю, чего хочу. Если бы я знала…
Из больницы она вышла растерянная, внутренне притихшая. Оглядывалась вокруг с любопытством, будто первый раз видела высокие дома, машины, спешащих людей. А в городе уже буйствовала весна. Долго пустовавшая кровать у Нины была занята. Переночевала на ее койке. Сама Нина устроилась на полу. Спустя несколько дней Лана уехала.
Она возвращалась в зеленый белокаменный курортный город, туда, откуда уехала полная надежд. Никаких определенных планов у нее не было. Устроюсь на работу, буду жить в общежитии, думала она, а там видно будет.
На вокзале ее никто не встречал, но в лицо пахнуло таким зноем, пропитанным сладковатым запахом цветов, смолистым настоем кипарисов, смешанным с запахом пыли и горячего асфальта. Она шла, подставив лицо яркому обжигающему солнцу, и улыбалась сама, не зная чему. С ней поравнялся моложавый шатен, Черты лица его были не совсем правильны, к тому же у него были неровные редковатые зубы, слегка вздернутый нос-картошкой. Он заглянул ей в лицо теплым улыбчатым взглядом темно-серых глаз к приветливо спросил:
— Девушка, вам куда? Хотите, подвезу?
Она улыбнулась, кокетливо повела плечиком, вступая в игру:
— Я еще не решила. Он быстро нашелся:
— Меня зовут Валерий. Если захотите, можете остановиться у меня. Пока осмотритесь.
Она с благодарностью кивнула. "Было в нем что-то такое, Располагало к доверию и такая в общем-то симпатичная мордаха. Всю дорогу до его дома творчества — он оказался художником — Лана не могла сдержать улыбки.
У Валерия она прожила неделю в его большой комнате с кроватью и кушеткой, но которой она и располагалась. Держался он дружески, корректно и вопреки ее ожиданию даже не пытался перейти известную грань в их отношениях, даже пальцем до нее не дотронулся. Потом он объяснит ей, что не хотел воспользоваться ее затруднительным положением. Через неделю Лана устроилась официанткой в столовую санатория в перешла в общежитие.
Наверное, он был первый мужчина, которого она по-настоящему полюбила. Что такое любовь? Возможно вы, читатель, знаете это лучше меня. Одно могу сказать определенно — у каждого своя любовь. Лана поняла, что любит его только тогда, когда они расстались. Точнее — когда они расставались. Она почему-то с самого начала была уверена, что они расстанутся, что это неизбежно и не пыталась удержать его. Его отъезд не вызвал у нее ни горечи, ни грусти, только острое сожаление, что все так быстро закончилось, промелькнуло как одна прекрасный миг. Он бережно-ласково относился к ней, но в его сдержанности таилась взрывная сила. Своим женским чутьем она угадывала, что он тоже любит ее. Они оба любили, но вслух не говорили о своих чувствах. Так уж получилось.
Лана проводила Валерия на аэродром. Оба они безмятежно улыбались и со стороны казались счастливой парой. Прощаясь, он задержал ее безвольную руку в своей руке и торопливо, словно уговаривал себя, сказал:
— Я приеду. Я обязательно приеду. Можешь не сомневаться. И помни, о чем я говорил…
Накануне он горячо убеждал, что она должна учиться и найти свое место в жизни. Что у нее должна быть надежная моральная опора, что ее судьба в ее собственных руках…
Она в ответ улыбалась.
Работала она старательно. Встреча с Валерием словно зарядила ее энергией и жаждой что-то делать. Одетая в свое серо-сиреневое платьице, облегающее фигуру, она сноровисто катила перед собой тележку на колесиках с супами, борщами, котлетами, рагу, сырниками и компотами, приветливо кивала отдыхающим, отвечала на их шутки. И только по мелким бисеринкам пота на лбу и носу, да растрепавшимся прядям золотисто-светлых волос на висках можно было догадаться, как ей нелегко.
Пока Валерий не уехал, он обычно ждал ее в конце смены. У столовой на зависть другим — мужчина хоть куда — модно одетый, ладная фигура атлета, мужественное открытое лицо. 00 принимала душ, переодевалась, и они шли куда-нибудь развлечься.
— Кто это? — однажды игриво-заинтересованно спросила шеф-повар — огрузшая молодящаяся женщина в летах, прицениваясь взглядом к Валерию, который прохаживался снаружи вдоль окон пищеблока.
