Сюзанна Форстер - Только не Эбигейл! (сборник "Горячий шоколад")
что еще рано. Обычно она уходила еще до его возвращения. Момент был ничуть не
хуже любого другого, чтобы поговорить
с Максом, однако в официальной обстановке, где существуют четкие рамки общения,
обсуждать личные проблемы было бы
намного легче.
Эбигейл вообще высоко чтила всякого рода субординации. Она всегда желала
точно знать, где проходит черта,
определяющая ее отношения с тем или иным человеком. С Максом достичь
взаимопонимания, касающегося неписаных
правил поведения, было совсем не трудно. Они редко вторгались в частные владения
друг друга, разве что случайно. Будь на
месте босса такой человек, как Джефф, он бы, разумеется, постоянно затаптывал
пограничные полосы, а ее это очень
нервировало бы.
Однако и нынешняя ситуация ее обеспокоила, ведь пент-хаус был личным убежищем
Макса, несмотря на то что она сама
его обустроила. Поэтому при появлении босса пульс участился.
- Я просто раскладывала ваши пилюли, - поспешила объяснить Эбигейл.
Она стояла у мраморной стойки посреди необъятной кухни, в которой царил
полумрак. Собираясь вскоре уходить,
девушка не зажигала верхних светильников, но помещение вдруг залил яркий свет, и
Макс неожиданно оказался рядом.
Эбигейл не подняла головы, продолжая закручивать крышечки на баночках с
пилюлями. Нужно поторопиться с этим,
подумала она. И вообще, можно было сделать побольше маленьких пакетиков и
разложить по ним необходимое количество
пилюль на всю неделю. Но тогда ей незачем было бы приходить сюда каждый вечер.
- В микроволновке кастрюля с лазаньей из баклажанов, - сказала она, удивляясь
тому, что Макс молчит. - Пять минут
- и готово. Могу до ухода сделать салат, если хотите.
Эбигейл хотела убрать баночки на место, но босс вел себя так тихо, что ей
наконец пришлось взглянуть на него. Макс
стоял, прислонившись к мраморной стойке, и, сложив руки на груди, смотрел на
нее, сосредоточенно сдвинув брови: очень
внимательно и сосредоточенно изучал что-то, что вызывало у него явный интерес.
- Мистер Галлахер?
- Вы не блондинка, - сказал наконец он.
- Блондинка?
- Ну... ваши волосы. Хотя они действительно вьющиеся. Так было всегда?
- Вы о цвете? Я никогда не была блондинкой.
Макс улыбнулся, и она почувствовала себя плавающей в невесомости. Почему его
так заинтересовали ее волосы? Почему
всех так интересуют ее волосы? Эбигейл предпочитала, чтобы люди не обращали на
нее внимания. Так было легче работать.
- Вам ведь еще не надо уходить, правда? Я надеялся, что мы сможем поговорить.
Он взял из ее рук баночки и поставил их на стойку. Эбигейл чувствовала себя
раздетой. Вот в этом-то и проблема -
здесь, в кухне, нет никаких границ. Она не знает, где кончается ее территория и
начинается его; похоже, и Макс этого не
знает, потому что подошел необычно близко.
- Я рад, что вы еще не ушли. У меня такое ощущение, что вы неправильно меня
поняли насчет этого дела с женой.
"Надеюсь, что так, - подумала Эбигейл, - искренне надеюсь".
- В изложении Джеффа это прозвучало так, будто я ищу фотомодель для
демонстрации купальных костюмов с солнцем в
голове вместо мозгов, что, вероятно, соответствует его собственному идеалу.
- А это не так?
Макс покачал головой, по-прежнему внимательно разглядывая ее волосы.
- Интересно. Когда вы под определенным углом наклоняете голову, в волосах
появляется какое-то мерцание, свет
выхватывает светлые пряди. Может быть, Джефф имел в виду именно это?..
Эбигейл почувствовала, как заливаются краской ее щеки, и не знала, что
делать.
- Так это вам нравятся блондинки? Или Джеффу? - спросила она.
- Мне нравятся женщины, которые краснеют.
Это был совсем не тот Макс Галлахер, которого она знала и понимала. Эбигейл
понятия не имела, кто был этот человек,
но он вторгался в ее частные владения всеми возможными способами. Босс всегда
абсолютно предсказуем, и можно быть
уверенной, что на ее присутствие в комнате он не обратит никакого внимания. Этот
же мужчина стоял довольно близко,
чтобы сосчитать, сколько раз за минуту вздрогнули ее ноздри, а она по этой
части, похоже, шла на установление рекорда.
Эбигейл не могла придумать, что бы сказать, и по мере того как молчание
затягивалось, краснела все больше. Сердце
стучало, как школьные настенные часы, и казалось, тело ее жило своей, отдельной
от нее жизнью, что было бы не так уж и
страшно, если бы Эбигейл не боялась, что начнет задыхаться.
О нет! Только не это.
- Вам нехорошо, Эбигейл?
Она кивнула и постаралась дышать медленнее. Неужели у Макса действительно
такой глубокий и мелодичный голос?
Никогда этого не замечала. Ее имя в его устах прозвучало музыкой.
Нужно было заговорить, сказать, что с ней все в порядке, но Эбигейл не смела
даже взглянуть на босса, иначе он сразу
увидел бы, насколько она не в порядке. Щеки ее горели, а сама она казалась себе
мумией, вмерзшей в доисторическую глыбу
льда. И тут Эбигейл почувствовала его пальцы на своем лице. Мистер Галлахер
прикасался к ней.
Случалось ли это когда-нибудь прежде?
"Не так", - ответил ей внутренний голос. Можно подумать, что один из них
выпил приворотного зелья "Бабули Свон".
- Ваше лицо такое горячее. У вас нет температуры? Вы не заболели?
- Со мной все в порядке, - сдавленным голосом ответила Эбигейл.
Она-то полагала, что босс все понимает насчет границ. Оказывается - нет. Они
стояли так близко друг к другу, что носки
их туфель соприкасались, и Макс гладил ее щеку тыльной стороной ладони. Это было
легчайшее, сладчайшее
прикосновение, какое только можно было себе вообразить, но если это сейчас же не
прекратится, она упадет в обморок.
Прямо ему под ноги.
- Вы уверены? Вы очень горячая.
Макс слегка подул на упавшие ей на лоб локоны - она беспомощно закрыла глаза.
Его дыхание было свежим и пахло
мятой, и это навело ее на мысль о полоскании рта, а отсюда - на сам рот. Губы у
него были красивые. Ей всегда нравились
мужчины с красивым ртом.
- Эбигейл?
Она почувствовала, будто горло наполнили пузырьки газированной воды. Макс
произнес ее имя, и с ней что-то случилось,
из груди стал подниматься нечленораздельный звук, похожий на стон. О том, чтобы
дать ему вырваться на свободу, страшно
было даже подумать.
Эбигейл глубоко вздохнула и... закашлялась. О ужас, она заходилась в кашле! И
это было отнюдь не благозвучно.
