Барбара Пирс - Ночь соблазна
Лжец. У нее не было ни малейших оснований предполагать, что он нарочно подстроил эту встречу. Однако же Эверод не упустил возможности восторжествовать над ней! Маура чувствовала себя беззащитной, беспомощной, и негодяй знал это.
— Я не испугалась, — сказала она, хотя сердце гулко билось в груди. Эверод усмехнулся, и Маура ни на миг не усомнилась, что ее страх его забавляет, потому он и улыбается так дружески. — Это просто от неожиданности. — Ни за что нельзя признаваться такому человеку, как Эверод, что страх был первым чувством, которое она испытала, едва увидев его. — Вы застали меня врасплох. Я задумалась и не ожидала…
— Встретить ни друга ни врага? — учтиво пришел он ей на помощь, когда она в смятении не могла подобрать нужных слов.
Девушка, у которой перед глазами стояло видение — взбешенный юноша, не помышлявший ни о чем, кроме мести, — хотела сейчас оказаться подальше от него и позвать на помощь хозяев книжной лавки. Но что-то в его лице помешало Мауре отступить. Эверод ожидает ее бегства. Нет, он надеется, что она обратится в бегство! По-прежнему прижимая к груди книгу, Маура выдержала решительный взгляд виконта и присела в почтительном реверансе, отдавая дань его титулу.
— Лорд Эверод, я не ожидала встретить вас, однако ваше появление не вызвало моего неудовольствия, — солгала она нежным голоском. — Прошу извинить за то, что не сразу вас узнала. Мы ведь столько лет не виделись!
Маура тут же рассердилась на себя за последнее неудачное замечание. Вот чем закончилась ее героическая попытка вести светскую беседу. Не было нужды напоминать виконту, что при их последней встрече его отец велел сыну, которого едва не убил, немедленно покинуть Уоррингтон-холл.
— Двенадцать, если быть точным, — лаконично сказал Эверод. Он протянул руку и схватился за книжную полку позади Мауры, словно пресекая любую мысль о бегстве. — А вот я сразу же узнал вас.
Девушка ощутила холодок в животе. В его голосе слышалась уверенность. Вряд ли виконт мог так легко выделить ее из толпы, ведь, когда они виделись последний раз, ей было всего лишь десять лет. Вероятно, именно эта его самоуверенность и задела ее женскую гордость. Мауре хотелось поверить в то, что, взглянув на нее, он уже позабыл лицо той девочки.
Нет-нет, дело вовсе не в этом.
Ей просто не хотелось, чтобы лорд Эверод помнил лицо девочки, которая предала его двенадцать лет назад.
— Лестно слышать, милорд, но трудно поверить, — сказала Маура отрывисто, слегка отвернулась и поставила на место книгу, которую читала перед тем, как появился Эверод.
Что бы она там ни говорила, в душе Маура не могла не признать, что ей самой хватило мгновения, чтобы узнать красивого высокого незнакомца, так ее испугавшего. Конечно, время и расстояние размыли в ее памяти черты Эверода, но его глаз она не забыла. Эти неповторимые глаза, светло-янтарные, окаймленные зелеными ободками, она узнала бы из тысячи. Двенадцать лет назад она видела, как в них полыхал огонь ненависти и обиды за причиненную несправедливость. Нынче они поблескивали холодным цинизмом. Под пристальным взглядом Эверода Маура залилась румянцем.
— Вы хотите сказать, что я лжец, мисс Кигли?
Эверод бросил ей это обвинение твердо и сурово, будто вызов на дуэль. И его вопрос прозвучал как пощечина, потому что когда-то давно своим молчанием она уже обвинила его во лжи.
Было ясно, что он ничего не забыл, ничего не простил.
Маура невольно посмотрела на шрам, который она заметила у него на шее, когда виконт гордо вскинул голову. Почти всю шею скрывал узел галстука, но она-то знала, что прячется под накрахмаленным воротничком — зловещий и длинный позорный шрам. Он начинался под левым ухом и шел извилистой полоской через всю шею. Маура не сомневалась, что мало кто — кроме любовниц, разумеется, — видел этот шрам и уж совсем мало кто отваживался спросить о его происхождении.
— Смелее, мисс Кигли, на правду я не обижусь, — продолжал Эверод с едва заметной насмешкой. — Вы считаете меня лжецом?
Виконт умно расставлял акценты: он говорил о прошлом и настоящем сразу. Этого было достаточно, чтобы смутить ее еще больше.
— Нет, милорд. Я ни за что не назвала бы вас лжецом. — Маура посмотрела на него как-то странно. — Впрочем, мое мнение никого не интересует.
— Право же, вы чересчур скромны. — Он придвинулся ближе, и Маура вынуждена была отвести взгляд. — Ваше мнение высоко ценится и моими родителями, и всей моей семьей.
Рука Мауры потянулась к животу — удостовериться, что туда еще не вонзился по самую рукоять его кинжал. Нельзя было не восхититься умением Эверода вести разговор. Говорил он непринужденно, но его слова были подобны острой бритве.
— Вы не так меня поняли, лорд Эверод. Я говорила о том, что происходит сейчас. В те времена, двенадцать лет назад, вас еще трудно было назвать мужчиной.
— Теперь вы меня оскорбляете! — вскричал Эверод, смеясь над ее объяснением.
— Вы намеренно изображаете непонимание! Очень сомневаюсь, чтобы вы прислушались к совету пятнадцатилетнего лорда Эверода, — сказала Маура, чувствуя себя все более беспомощной из-за того, что он искажает ее слова по своей прихоти. — Теперь вам двадцать семь. Откровенно говоря, я совсем не знаю того джентльмена, в которого вы превратились.
Она храбро шагнула вперед, желая пройти мимо него. Если бы ей повезло, можно было бы беспрепятственно дойти до двери. Рука Эверода рванулась вперед и сомкнулась на ее локте. Маура не решилась проверить, насколько цепко он ее держит. Ей было совершенно ясно, что он не отпустит ее, пока между ними не останется никаких неясностей.
— Вы ничего не забыли? — Эверод посмотрел на свою затянутую в перчатку руку, лежавшую на локте девушки.
— Чего вы хотите? Извинений? — Маура не сумела подавить в своем голосе нотки растерянности и нарастающего страха. Прошло двенадцать лет, но стыда за содеянное у нее не убавилось, он по-прежнему нестерпимо жег ее. — Примите их! И дня не прошло без того, чтобы я…
— Избавьте меня от подробностей ваших сердечных мук, — грубо прервал ее Эверод. — Если бы простое извинение меня удовлетворило, я бы давно уже его потребовал.
Маура задрожала. Чего он добивается? Мести? В душе она соглашалась с тем, что заслужила его презрение. Если бы она не позвала Уоррингтона, когда застала Эверода с тетушкой, граф, возможно, так никогда и не узнал бы об измене. Из-за ее поспешности Эверод лишился всего, едва не расстался с жизнью. Сказать, что она сожалела о своем поступке, — значит ничего не сказать.
С другой стороны, Эверод явно не был настроен прощать кому бы то ни было.
