Налини Сингх - Повелитель пустыни
Прошло полчаса, и напряжение во всем теле послужило ей единственным предупреждением. Джасмин огляделась и увидела стоявшего в дверном проеме Тарика. Она невольно выпрямилась и поднялась на ноги. В зале снова воцарилась тишина, однако на сей раз тишина, исполненная ожидания. Можно было подумать, что все присутствующие затаили дыхание.
А Тарик, одетый в черную тунику и черные брюки, был великолепен. Единственным украшением в его одежде была оранжевая тесьма воротника. Строгий покрой костюма подчеркивал красоту смуглого лица.
Он пересек помещение и взял Джасмин за руку. Взгляд его обжигал.
— Ты как сердце Розы Зюльхейля, — прошептал он, и эти слова предназначались для нее одной.
Не сводя глаз с ее волос, он отступил назад, но она вся пылала так, как, наверное, горят в аду.
— Я хочу задать тебе вопрос, моя Джасмин. — Эти слова были отчетливо слышны в наступившей тишине.
Джасмин подняла голову. Ее взгляд встретил зеленое пламя его глаз.
— Ты прибыла в Зюльхейль по доброй воле. Останешься ли ты здесь, со мной, по доброй воле?
Джасмин растерялась. Тарик уже ясно дал ей понять, что не позволит ей уехать. Так зачем же этот вопрос? Но интуиция подсказывала ей, что не стоит расспрашивать Тарика при посторонних, чтобы не уязвить его гордость и не поставить под сомнение его положение в обществе.
— Да.
Тарик ответил ей быстрой и довольной улыбкой. И вновь он показался ей похожим на хищника, на подкрадывающуюся пантеру. Но тут же его веки опустились и скрыли огонь. Он поднес ее руку к губам и запечатлел быстрый поцелуй на запястье, отчего ее пульс немедленно участился.
— Я тебя оставляю, моя Джасмин... Пока.
И он исчез, а Джасмин осталась стоять и осознавать, что она натворила. Женщины, смеясь, тут же обступили ее и опять усадили на диван. Джасмин только успела перехватить встревоженный взгляд Мумтаз.
— Вы понимаете?..
Возобновившийся гул голосов заглушал шепот над ее ухом. Она кивнула. Подобно кобре, изготовившейся к атаке на жертву, внутри у нее подняла голову тайна ее глубоко запрятанной любви к Тарику. И эта тайна, неотвратимая, словно взгляд змеи, гипнотизировала ее. Джасмин не смогла бы перенести презрения Тарика. Она высказала бы ему все, что чувствует; лишь бы знать, что ему желанно ее возвращение в его жизнь. А теперь — поздно. Слишком поздно. Как же теперь открыть ему правду?
— Джасмин...
Голос Мумтаз вывел ее из задумчивости.
— Когда он задавал этот вопрос...
— Я хотела все вам рассказать, но мне запретили.
— И вы сохранили верность Тарику. — Джасмин сознавала, что ей не в чем упрекнуть Мумтаз; та сделала все, что было в ее силах. — Я думала, что в стране траур.
— Траур продолжался месяц. Но жизнь побеждает смерть. Так считают в Зюльхейле. Наши люди предпочитают радоваться тому, что живут, и не желают присоединяться к ушедшим.
Кто-то незаметно вложил в руки Джасмин тарелку с засахаренными фруктами. Она рассеянно кивнула в знак благодарности, но к угощению не притронулась. Внутри у нее все сжалось. Внезапно ей стало очевидно, почему гости показались ей знакомыми. Все они держались по-царски, всех их отличали манеры, напоминавшие ей о Тарике. Несомненно, все его родные здесь в сборе.
— Вам известно, что сейчас будет? — Правильно поняв гримасу Джасмин, Мумтаз пояснила ей: — Вопросы предшествуют брачной церемонии. Потом — обязательства, которые засвидетельствует кто-то из старейшин. И кончается все благословением, которое совершается во дворе. Пока все не закончится, вы Тарика не увидите.
Джасмин кивнула. Ее взгляд остановился на задернутом кружевной занавеской окошке в расположенной посреди зала перегородке. По ту сторону заграждения поджидает ее будущее.
— Я о такой церемонии никогда не слышала.
— В Зюльхейле есть традиции, не известные в соседних исламских странах, — пояснила Мумтаз. — Вы ответили ему честно? И знали о последствиях?
Джасмин сделала глубокий вдох.
— Я сошла с трапа самолета с единственной целью. Того, что произошло сейчас, я не ждала, но мне нужен только Тарик, только он один. И я не способна отказать ему.
Мумтаз понимающе улыбалась.
— Он сердится, но вы нужны ему. Джасмин, любите его и возвратите ему умение любить.
Джасмин кивнула. Или она научит Тарика любить, или окажется собственностью человека, которому не будет дела до ее любви. Человека, который отшвырнет ее, если она откроет свою постыдную тайну. Если только он сам не полюбит ее.
И еще: эту комнату она покинет женой шейха Зюльхейля.
— Пришло время обязательств.
Мумтаз сделала знак старухе, закутанной в красное, которая только что переступила порог комнаты. А та приблизилась к Джасмин, опустилась возле нее на колени и взяла ее за правую руку.
— Эта лента будет знаком вашего обязательства.
С этими словами она обвязала запястье Джасмин красивой красной ленточкой, украшенной причудливым восточным узором. Склонив голову, Джасмин увидела, что на ленте не просто узор, а надпись, сделанная изысканной арабской вязью. А покрытое морщинами лицо старухи излучало властность. Ее темные глаза были красноречивы.
— Повторяйте за мной.
Джасмин порывисто кивнула.
— Да будет истинной эта перевязь. Да будет эта связь нерушимой.
— Да будет истинной эта перевязь. Да будет эта связь нерушимой.
Джасмин повторила за ней почти шепотом, так как у нее сжалось горло от сознания неотвратимости происходящего.
— Принимая эту перевязь, я вручаю свою жизнь Тарику аль-Хуссейну Доновану Заманату. Отныне и вовеки.
Джасмин старательно повторила сказанное. Она сделала свой выбор и готова идти до конца, и тем не менее ей вдруг стало грустно при мысли о том, что в этот день рядом с ней нет родителей. Они восприняли ее отъезд с равнодушием, которого она не могла понять.
После принесения клятвы старуха взяла ленточку за свободный конец и опустила его в оконный проем. Мгновение спустя Джасмин почувствовала, как лента натянулась, крепче захватив ее запястье.
Ее связь с Тариком стала свершившимся фактом. Отныне и вовеки.
Чарующая песня, которую затянули гости, эхом отзывалась в ее душе.
Тарик смотрел в небольшое окошко, которое открывало ему часть зала. Торжественное песнопение зазвучало в полную силу, Тарик внимательно наблюдал за церемониалом, но его внимание постоянно отвлекали образы, проносящиеся в воображении.
Вот Мина. На ней платье его страны. В каждом ее движении — чувство собственного достоинства. Более царственно не могла бы держаться и урожденная принцесса.
