Антидекамерон - Кисилевский Вениамин Ефимович
И, конечно, подбрасывало дровишек в огонь, что столь длительное время пребывает он здесь вместе с Лилей, Она, вернувшись из лаборатории, вручила Корытко исписанный листок, села в дальнем углу и ни слова не произнесла. Хватало у нее, не врача по диплому, ума не встревать в обсуждение. А он, Дегтярев, старался не смотреть в угол, где она пристроилась. Похоже, и она избегала встретиться с ним взглядом – несколько раз, когда он все же не совладал с собой, бегло посматривал в ее сторону, то замечал, что сидит она по-ученически прямо, уставившись в пол. Колени сжаты, руки на коленях, как двадцать лет назад на отделенческой планерке. А он краем глаза отметил, что и колени-то у нее теперь другие – полные, округлые, колени зрелой женщины. А руки всё так же красивы – мраморно белые и гладкие, словно лишены были жил и вен. Лишь однажды взгляды их встретились, оба сразу же отвели их, но успел он заметить, как загорелось ее лицо – от этой девичьей напасти так и не избавилась. И хватило ему этого недолгого мига, чтобы высмотреть в ее глазах то же не то виноватое, не то жалобное выражение…
Чего привязался к ней? – досадовал на себя Дегтярев, глядя на маленькую старушку, семенящую через двор, накрывшись газетой. Такая Лиля, не такая – что это меняет? Какое вообще ему дело до нее? Если бы у них в тот вечер хотя бы свершилось все, еще бы куда ни шло. Так ведь не было ж ничего. Не изменил он что-либо ни в ее судьбе, ни в собственной, ничего не должен ей. Из отделения она тоже сама ушла, не в чем ему винить себя. Причем нехорошо ушла, нечестно, не пожелав даже объясниться с ним, попрощаться. Если уж кому обиду держать, так это ему, не Лиле. И правильно он настраивал себя, когда ехали сюда. Перебудет тут с ней, вернутся в город – и еще двадцать или сколько там лет не увидятся, если пошлет ему Господь такую долгую жизнь. Мало ему здесь проблем, недоставало только сейчас Лилей голову себе морочить… Пора заканчивать эту бодягу. Решительно повернулся к ним, сказал:
– Ладно… – И охнул, не договорив. От этого неосторожного движения раскаленным дротом прожгла поясницу нестерпимая боль. Так и остался полусогнутым, хватая ртом воздух.
Первым о том, что стряслось с ним, сообразил Хазин, знавший о дегтяревской хворобе. Подбежал, поддержал, прошелся кулаком по его хребту в надежде вправить зловредный позвонок, уменьшить боль. И, повезло, это ему случайно почти удалось – во всяком случае, скрутило уже не так сильно, сумел Дегтярев распрямиться.
– Пустяки, – изобразил Лев Михайлович улыбку, – корешки вдруг взбунтовались, сейчас все пройдет.
– Не пройдет, – мотнул головой Хазин. – Эта зараза если прицепится… – И не заметив, что перешел на «ты», продолжил: – Куда ты такой поедешь? Хочешь, чтобы в дороге прихватило, как в тот раз? Сделаем тебе электрофорез, потом блокаду, там поглядим. На второй этаж сам подняться сможешь?
Ответить Дегтярев не успел – в дверь постучали, в образовавшуюся щель просунулась голова водителя:
– Я извиняюсь, Лев Михайлович, езжать надо. У меня дальний свет не работает. Не пойму, что с ним вдруг приключилось. Повозились мы тут с ребятами в гараже – всё без толку. Стемнеет скоро, а тут еще погода такая…
– Подожди, – нахмурился Дегтярев.
В сомнении поглядел на закрывшуюся дверь, прикидывая, как быть дальше. Хазин не зря напомнил о том, как в прошлом году пришлось ему с дороги вернуться, потому что убедился, проехав с десяток километров, что до города в машине не высидит. Будь он здесь сейчас один, вопросов бы не возникало. Остался бы у Борьки ночевать. Или поступить все-таки, как тот предлагает, а остальные пусть уезжают? Почему-то еще больше испортилось настроение оттого, что Лиля всему этому свидетельница. Удручало, что видит она его таким, чего уж там, постаревшим, недужным…
– То есть как это не работает дальний свет? – дернул бровями Корытко. – Хорошенькое дело, как же мы поедем? Почему вы, Лев Михайлович, не позаботились, чтобы машина была в исправности? Тем более как бы приступ у вас, отъезд может затянуться. – И Хазину: – Прикажите, чтобы готовили машину отправить нас. Только без дефектов, надежную.
– Прикажу, – кивнул Хазин, – только из надежных у меня один фургончик, сейчас узнаю, на месте ли.
Потянулся к телефонной трубке, но Корытко опередил его:
– Я в этом вашем гробу не поеду, плохо переношу дорогу, укачивает меня, вестибулярный аппарат неважный. Как же вы так поставили дело, что нет у вас ни одного путного легкового автомобиля? Чем вы тут занимаетесь?
– Это не я, это вы так поставили дело, – потемнел Хазин. – Ни запчастей, ни денег, чтобы купить, выкручивайся, как можешь. А занимаюсь я тут, Степан Богданович, тем, что удивляюсь, как вообще старье мое на ходу и вообще все в больнице не развалилось. Понимаете? Спрашивать легче всего!
– Остынь, – попытался урезонить его Дегтярев, видя, как тот заводится, и по опыту зная, во что это может вылиться. – Я, пожалуй, в самом деле останусь пока здесь, а они, думаю, успеют добраться до города засветло.
– А если не успеем? – не угасал Корытко.
И тут вдруг комната озарилась космической белой вспышкой, а вслед за тем так громыхнуло, что звякнула на столе телефонная трубка. И дождь, прежде заведенно, скучно творивший свою долбежную работу, разъярился, зашипел, обрушился на притихшую землю гулким сплошным потоком.
– Ни фига себе! – присвистнул Кручинин. – Боюсь, это надолго. Развезет тут ваши веселенькие дороги, не то что в фургончике – на тракторе не выберешься. А поездом в ближайшее время можно отсюда убыть?
– В половине одиннадцатого будет проходящий московский, – пожал плечами Хазин, – раньше в вашу сторону ничего.
– Это ж когда мы в городе будем?
– Около часу ночи.
– Поздновато, – хмыкнул Кручинин. – Но по крайней мере без приключений. Если других предложений нет, я позвоню в свою больницу, чтобы дежурную машину подослали к нашему поезду, потом всех по домам развезли. – Вы как? – обратился к Лиле.
– Я как все, – зарделась она. – Обо мне не беспокойтесь, пожалуйста.
– Выбирать, вижу, как бы не приходится, – беспросветно вздохнул Корытко, давая понять, что ничего другого от здешних недоумков и не ждал. – А буфет хоть какой-нибудь в этой больнице есть? А то мы до вашего поезда вообще ноги протянем.
– Не протянете, – вмешался вдруг Бобров. – Если у вас больше нет к нам вопросов, можно было бы… – С надеждой глянул на Хазина: – Я позвоню Кузьминичне? Пока Льву Михайловичу помогут, она бы все приготовила.
Кто такая Кузьминична, Дегтярев знал, гостевать у нее доводилось. Знал даже, что она какая-то родственница Боброва. Хозяйничала в небольшом пансионате на берегу реки, и там частенько завершали всякие мероприятия прибывшие в район сановные визитеры. И помещение для этого там имелось подходящее, и привечать умела оборотистая Кузьминична. По полной программе. И загулы там, это для него тайной тоже не было, бывали такие, что земля ходуном ходила.
– Решили, едете поездом? – спросил Хазин.
– Надеюсь, вы сумеете договориться с вашим железнодорожным начальством, чтобы нам в где-нибудь тамбуре отираться не пришлось? – снова вздохнул Корытко.
– Не проблема, я обо все позабочусь, – успокоил Бобров.
– Давай, Гена, займись всем этим, – попросил Хазин. – Вы, наверное, захотите домой позвонить, предупредить, вот телефон, а мы пока с Львом Михайловичем немного подлечимся.
Дегтярев, стараясь держаться прямо и улыбаться иронически, отстранил изготовившуюся поддерживать его Борину руку и двинулся к выходу. Подозревал, что нелегко ему дадутся ступеньки на второй этаж, но худо-бедно обошлось. Лежал на кушетке, доверившись хлопотам сестрички из физио-процедурного кабинета, потом терпел, когда Хазин обкалывал новокаином его настрадавшуюся поясницу. Осторожно, боясь спугнуть притихшую боль, встал на ноги, прошелся по комнате, наслаждаясь обретенной легкостью. Вот так мы, человеки, устроены, – ухмыльнулся про себя. – Еще недавно судьбоносным, жизненно важным казалось все, связанное со смертью Бойко, с Бориными проблемами, с этой нечаянной встречей с Лилей, а прихватила боль – и ничего, кроме желания избавиться от нее, не осталось. Ну, почти не осталось. И суеверно не стал радоваться исцелению – неведомо было, как поведет она себя в дальнейшем: помилует или, забитая сейчас новокаином, снова пробудится.
