Дороти Иден - Винтервуд
Эдвард неохотно последовал за ней. Его негодующий голос доносился издали:
— Это несправедливо: Флора едет в Лондон, а я только и делаю, что сижу около мамы. Это ужасно скучно.
Флора с угрюмым вниманием следила за его уходом.
— Так ему, маминому любимчику, и надо. Почему мама никогда нас к себе не зовет? Почему около нее всегда Эдвард и этот противный мистер Пит?
— Флора! Она подарила тебе Сильвию. Разве это не доказательство того, что она тебя любит?
— Это было всего лишь притворством, — заявила Флора.
— Да что ты, прекрати...
— Я с самого начала поняла, что это всего лишь притворство. Слезы по бабушке Тэймсон — тоже не более как притворство. Это делается, чтобы люди думали, будто она хорошая, хотя на самом деле это вовсе Не так. Она плохая.
— Флора!
— Плохая, плохая, плохая! — выкрикивала Флора и разразилась таким отчаянным плачем, что Лавиния встревожилась.
Ребенок был явно переутомлен и перевозбужден. Поездка в Лондон оказалась для нее слишком большой нагрузкой. Возможно, ее потрясло также и увольнение Элизы. Необходимо успокоить девочку, пока она окончательно не выбилась из сил. Опий. Вот когда действительно необходимо добавить одну капельку этого лекарства в горячее молоко, которое она выпьет, перед тем как ее разденут и уложат в постель.
Лавиния вызвала колокольчиком Мэри и послала ее за молоком для Флоры. Флакончик с опием стоял на верхней полке буфета, где Шарлотта оставила его, когда лекарство в прошлый раз давали Флоре. Она отмерила крошечную дозу, закрыла бутылочку пробкой и поставила ее обратно. Она решила в следующее посещение доктора Манроу упомянуть об этом лекарстве и спросить, одобряет ли он его применение.
На Флору оно, без сомнения, действовало магически, ибо вскоре, после того как она его приняла, она заснула и проспала до самого утра. Проснулась она бодрой и энергичной. Ей захотелось немедленно одеться и спуститься вниз. Она больше не намерена быть инвалидом. Разве доктор в Лондоне не сказал, что в самом скором времени она снова сможет ходить? Вот она и начнет с того, что будет завтракать внизу, а наверх подниматься только спустя несколько часов, чтобы выпить положенный стакан молока и отдохнуть, если уж совсем устанет.
Этот план пришелся весьма кстати, так как миссис О'Шонесси распорядилась к Рождеству прочистить все трубы, и можно было начать с комнаты Флоры, пока она завтракает.
В то утро все поднялись и вышли из дома рано утром. Дэниел велел сразу же после завтрака привести его лошадь и уехал с управляющим осматривать фермы своих арендаторов. Чуть позже Шарлотта в своей безукоризненной серой амазонке тоже куда-то ускакала в сопровождении грума. Грума она где-то потеряла, возможно сознательно, и возвратилась в обществе мистера Пита.
Флора наблюдала за ними из окна. Заметив, что они оживленно разговаривали, причем Джонатан склонил голову в сторону Шарлотты, а та, буквально затаив дыхание, его слушает, она негодующе воскликнула:
— Как смеет мистер Пит ездить верхом на Нептуне? Кто ему разрешил? Я скажу папе.
— Мне кажется, вряд ли это стоит делать, ведь мама уже знает. — И одобряет, подумала про себя Лавиния.
— Уж не воображает ли он, что ему принадлежит все? — спросила Флора. Однако ее внимание отвлекла Мэри, постучавшаяся в дверь желтой гостиной, чтобы спросить, где Флора будет пить горячий шоколад, который обычно ей давали утром.
Она не заметила, что следом за ней поднялась Шарлотта, и вздрогнула, услышав вдруг голос хозяйки:
— Она будет его пить, как обычно, у себя в комнате, Мэри. Ей обязательно надо успеть до завтрака отдохнуть.
Флора нахмурилась, склонившись над своим рисунком. Матери не удастся приманить ее к себе проявлением своей нежной заботы.
— Я не устала, мама. Я предпочитаю остаться здесь, внизу.
Верховая езда разрумянила щеки Шарлотты. Глаза у нее неестественно блестели, зрачки как-то странно расширились, как если бы разговор с Джонатоном привел ее в восторг или, напротив, сильно огорчил.
— Ты сделаешь так, как я велю, Флора. Мы хотим, чтобы на Рождество ты была совершенно здорова. Правда, Джонатан?
— На Рождество все должны быть здоровы и веселы, — ответил Джонатан, разразившись, как обычно, громким смехом. — Праздники ведь как-никак!
— Мисс Херст, обязана ли я выполнять его приказы? — спросила Флора, когда Шарлотта направилась к Двери, а Джонатан последовал за ней, вызывающе вздернув голову с таким видом, как если бы он чувствовал себя хозяином дома и всего, что находится в нем.
— Нет, но то, что мама велит, ты делать должна. Хорошо, можешь сначала закончить рисунок, если это не займет слишком много времени.
Несколько позже их покой снова нарушил какой-то мужчина с перемазанным сажей лицом. Он просунул в Дверь голову и спросил, не знают ли они где его сын.
— Этот маленький шалопай исчез. Я думаю, застрял где-нибудь в дымоходе. Эти трубы ужас какие предательские — на каждом шагу узенькие изгибы и повороты. Я давно их изучил. А Вилли, будь он неладен, как нарочно здорово вырос за последний год. Надо было Перси захватить с собой. Я бы и захватил, если бы он не был таким трусишкой. Он вылезает из трубы и весь дрожит, как будто там полным-полно призраков. Прямо скажу, не знаю, что мне делать с Перси. Вилли — тот парень ловкий и очень смелый. Но вот растет, постреленок!
Флора была в ужасе. Мог ли этот бедный мальчик застрять в трубе? А вдруг он там умрет с голоду и никто так никогда об этом и не узнает?
Трубочист широко улыбнулся, обнажив ряд испорченных зубов, почти таких же черных, как его лицо.
— Нет уж, мисс, об этом обязательно узнали бы все. У Вилли легкие, что твои кузнечные мехи. Он бы такой крик поднял! Я думаю, он не там повернул и спустился не в той комнате, где надо было, только и всего.
Догадка трубочиста в основном подтвердилась. Вилли действительно спустился не в той комнате, а именно в комнате Флоры. Кроме того, он решил, вероятно из-за крайней усталости, прикорнуть на меховом коврике возле перепачканного сажей камина и крепко заснул.
Это был совсем маленький мальчик. Сначала, увидев его, Флора вскрикнула. Такой он был черный и оборванный. Потом, когда Лавиния наклонилась над ним, она подавила свой крик и преисполнилась жалости:
— Ах, бедный мальчоночка, мисс Херст. Ему, наверное, мой каминный коврик показался мягким и теплым. Может, нам его разбудить?
— Боюсь, что это необходимо сделать, не то его отец совсем рассердится.
Лавиния осторожно потрясла худое плечико, едва прикрытое рваной рубахой, такой же черной, как и покрытые сажей лицо и волосы. Ребенок не шелохнулся. Даже когда она потянула его к себе и поставила на ноги, он лишь привалился к ней всем телом, а потом снова осел на пол. Она удивленно смотрела на него. Если бы она не знала твердо, что это исключено, она бы решила, что мальчик пребывает в пьяном беспамятстве. Может, он в одной из комнат добрался до графинчика портвейна или чего-нибудь в этом роде? Однако ей представлялось весьма маловероятным, чтобы такой маленький ребенок — на вид ему было лет шесть, не больше — мог найти удовольствие в вине.
