Снегопад (ЛП) - Девайн Элли

— Вот видишь, это именно то, о чем я говорю. — Он тоже перевернулся, отыскивая в темноте ее лицо. — Ты знаешь все эти странные подробности о моей жизни, а я ничего не знаю о твоей.

— Тебе не кажется, что ты знаешь достаточно? В конце концов, я все еще папарацци, лгунья и пиявка.

Лейни произнесла это бесстрастно, но разговаривая в темноте, словно высветила каждый словесный нюанс. Эш едва мог видеть ее, но слышал каждую заминку в ее дыхании, и он не ошибся. Она обиделась раньше.

— Мне жаль, Лейни. — Он замешкался, желая увидеть ее лицо. — Я вел себя как мудак. Ты права, я никогда не думал о тебе как о человеке, и это паршиво. — Она снова сдвинулась, и ее пальцы коснулись его пальцев, как мягкий упрек. — Может, пока мы здесь торчим, то сможем игнорировать реальность? — Эш протянул руку, гоняясь за ее пальцами, и нашел руку Лейни, на этот раз прикосновение было осознанным. — Мы можем начать все сначала? Пожалуйста?

Внутренний голос твердил Эшу, что это может быть ошибкой. Игнорирование реальности не меняло того, что в конце концов им придется к ней вернуться, но слова, вылетавшие из его рта, казались правильными, и вместе с ними уходила часть его напряжения. На мгновение Лейни замолчала, но потом он почувствовал, как она обхватила его пальцы и сжала.

— Ладно. Что ты хочешь узнать?

***

Лейни твердо знала, что попала в Сумеречную зону. Она не только делила постель с Эштоном Скоттом — Эштоном Чертовым Скоттом! — он извинялся за то, что ранил ее чувства, и искренне просил рассказать о ней побольше.

Она пыталась сохранить спокойное дыхание, ожидая, пока он задаст вопрос, снова и снова напоминая себе, что все это на самом деле ничего не значит. Неважно, что теперь она знала, что от него пахнет древесным дымом и маслом чайного дерева, и какие горячие и твердые у него бицепсы. Неважно, что каждый раз, когда он произносил ее имя этим низким, грубым голосом, она чувствовала дрожь, пронзавшую ее до глубины души. Это не имело значения, потому что, хотя он и предлагал им на время игнорировать реальность, Лейни знала, что та все равно будет рядом, ожидая, чтобы укусить ее за задницу.

— Расскажи мне о «Принцессе-невесте», — сказал он наконец, и Лейни так удивилась, что рассмеялась.

— Что?

— Ты действительно испанка? Или просто любишь этот фильм?

Она подумывала сказать Эшу, что ей просто понравился фильм, но другая ее часть, возможно, более одинокая, подтолкнула к тому, чтобы рассказать ему правду.

— Мне в самом деле нравится фильм, но да, я наполовину испанка, или на три четверти? Мой отец оттуда. Мой дед тоже. Он встретил мою бабушку во Франции во время Второй мировой войны. Он был беженцем из Испании, она работала медсестрой. Любовь с первого взгляда, все очень романтично. Потом моя мама встретила моего отца, когда гостила в Испании у родственников летом после окончания колледжа. — Она нахмурилась, поняв, что ее мать была немногим моложе, чем Лейни сейчас. Возможно, именно поэтому ее мама так быстро и так слепо влюбилась в отца Лейни — молодость и наивный оптимизм, которого Лейни никогда не позволяла себе.

— Ты говорила серьезно, когда клялась матерью, — тихо, почти нежно сказал Эш. Он не спрашивал, и она сомневалась, что Эш вообще видит ее в темноте, но все равно кивнула, ее грудь сжалась, как всегда, когда Лейни думала о маме.

— Она погибла в автокатастрофе, когда мне было пятнадцать. — Через несколько месяцев исполнится десять лет, но сердце Лейни все еще не переставало болеть.

— Мне так жаль, Лейни. Это ужасно, — голос Эша звучал серьезно и искренне, и на мгновение ей стало трудно дышать. В горле образовался комок, а глаза защипало. Она плотно закрыла их, втянула воздух и вытолкнула все это прочь. Она не могла зацикливаться на прошлых горестях; слишком занята преодолением нынешних. Потеря матери только усилила ее решимость не потерять тетю. Что бы не потребовалось, для обеспечения ее Тие лучшего медицинского ухода на планете, Лейни, черт возьми, это сделает.

— Я говорила тебе, смерть несправедлива. Мы просто должны сосредоточиться на том, что ждет нас впереди.

Она думала, что он станет допытываться, снова спросит, о ком она заботится или об отце, который перестал выходить на связь с Лейни, как только умерла ее мать, но Эш снова ее удивил, полностью сменив тему.

— А что впереди у Элейны Руис-Ортега?

На самом деле, ответ сводился к тому, что впереди ее ждет все то же старое дерьмо. Фотосъемки, счета, помощь младшим кузенам, еще больше счетов, смены в семейном ресторане, надежда на несколько часов сна, и все это снова и снова. Мрачная картина, вот почему Лейни обычно выбирала объектив с более коротким фокусом: следующая минута, следующий час. Это все, что она могла позволить себе, и только это собиралась дать мужчине рядом с ней.

— Сон в большой, теплой кровати, возможно, вечно или, по крайней мере, пока не растает снег.

— Ну же, и это все? — подтолкнул Эш, как будто действительно хотел услышать о ее скудных планах.

— Да брось ты! Я только что рассказала тебе о своей трагически погибшей маме. А это уже другой уровень общения. Самое личное, что знаю о тебе, это то, что ты впервые поцеловался на колесе обозрения. Что, кстати, очень банально.

— Ты читала это интервью? — спросил он, и Лейни почему-то почувствовала, как запылали ее щеки. Меньше всего Лейни хотелось, чтобы он подумал, что у нее в спальне есть какая-нибудь странная, жуткая святыня с его изображением.

— Я читала все твои интервью. Если хочешь быть хорошим папарацци, узнай лучше свой объект, — сказала она совершенно искренне и почувствовала облегчение, когда Эш слегка раздраженно хмыкнул.

— Конечно, конечно.

— Почему бы тебе не рассказать о планах Эштона Скотта? Не для протокола, конечно. — Лейни думала, что сохранила свой тон легким и дразнящим, но Эш молчал так долго, что она испугалась, что расстроила его, но затем, практически шепотом, он произнес:

— Думаю, я собираюсь оставить актерство.

— Что!? — Она резко села и повернулась к нему лицом. Холодный воздух ворвался под одеяло, и Эш попытался уложить ее обратно.

— Ты выпускаешь тепло.

Она сопротивлялась, все еще ошеломленная его тихим откровением.

— Но ты же Эштон Скотт.

— Лейни, ну же, ложись обратно.

Поддавшись настойчивому давлению его руки, она медленно откинулась назад. Он снова натянул одеяло на ее плечи, и Лейни отстраненно поняла, что теперь они ближе.

— Как ты можешь уйти на покой? — Она повторила: — Ты — Эштон Скотт.

— Я Эштон Скотт, — согласился он, — А это значит, что я могу делать все, что захочу.

— Но почему? — Ее мозг все еще не совсем понимал, что Эш говорит. Он один из самых популярных актеров в Голливуде, зачем ему от этого отказываться?

— Потому что я устал. Я устал от рекламы и фальшивых улыбок, устал от фальшивых фраз, которыми меня кормят, даже когда я не перед камерой. Все это просто блеск и обман. Ничто в моей жизни больше не кажется настоящим. — Он глубоко вздохнул, и даже с расстояния фута она почувствовала, как из него уходят последние остатки напряжения. — Мне было двенадцать лет, когда я начал этим заниматься, и у меня никогда не появлялось возможности подумать о чем-то другом. Я даже не задумывался о том, приносит ли мне счастье то, что я делаю.

— Не приносит? — спросила она, и снова наступило долгое молчание.

Наконец, Эш сказал:

— Нет. Если и приносило когда-то, то больше нет, — сказал он твердо, как будто это больше, чем простое подтверждение, как будто это реально уже решено.

Лейни вздохнула.

— Ну, думаю, мы квиты. Это определенно дерьмо нового уровня.

Он засмеялся, в его голосе звучало странное облегчение.

— Думаю, да.

— Больше не чужие? — спросила она.

— Больше не чужие, — подтвердил Эш, и хотя это нелепо, Лейни почувствовала, как внутри нее поднимается пузырь радости… который тут же лопнул, когда она поняла, что если Эштон Скотт больше не Эштон Скотт, то все, что будет с ней дальше, не будет включать его.