Триш Дженсен - Против его воли
– Замолчи и поцелуй меня, – потребовала Лина.
Он с готовностью выполнял приказы, и Лине это очень нравилось. Ей также нравилось, как он целуется. Джек вкладывал в поцелуй всю душу, прижимая Лину к себе.
Лина таяла в его объятиях, чувствуя ненасытную страсть и желание, и отвечала ему с тем же пылом.
Они, наверное, упали бы прямо в прихожей и занялись любовью, если бы Пончик не прервал их громким лаем. Они увидели, что пес нетерпеливо скакал возле стеклянной двери, ведущей во дворик.
Джек нахмурился:
– Иногда ты просто невыносим, приятель.
Лина рассмеялась:
– Может, нальешь нам немного вина, пока я позабочусь о Пончике?
– Это означает, что ты останешься здесь?
– Да, ненадолго.
– На всю ночь?
Лина крепко обняла Джека.
– Знаешь, ты самый жадный шпион на свете!
– Это у нас в крови. Захватишь несколько диктаторов где-нибудь в Африке, и неожиданно понимаешь, что хочешь большего.
Лина улыбнулась и сжала его руку.
– Ты сегодня фотографировал, да?
– Да. Может, тебя это и удивит, но Пончик – плохой актер.
«Актер» снова заскулил.
Они посмотрели на стеклянную дверь.
– Потерпи, дружище, – попросил Джек. – Я же не мешаю тебе, когда ты флиртуешь.
– Так ты пытаешься флиртовать? – поинтересовалась Лина.
– Шпионы не пытаются, шпионы сразу добиваются успеха. Мы просто неотразимы.
– Разве этот девиз выгравирован на вашем значке? Мы выслеживаем, мы свергаем, мы неотразимы.
– Да.
Пончик опять заскулил.
Лина нехотя оторвала взгляд от Джека.
– Пожалуй, я лучше позабочусь о нем.
Она направилась к собаке.
– Лина, подожди.
Она оглянулась.
– Что?
Джек взял фотоаппарат.
– У меня на пленке осталось еще три кадра.
– И что?
– Я бы хотел ее закончить. – Он улыбнулся и с нескрываемым восхищением посмотрел на Лину.
Она поняла его.
– Но я ужасно выгляжу!
– Ты прекрасна. Ты не сможешь выглядеть ужасно даже после женского бокса в грязи.
Лина отбросила волосы за спину, пожалев о том, что не провела пару часов в косметическом салоне.
– Джек, но это глупо!
– Ну пожалуйста.
Она покорно развела руками.
– Что ты хочешь, чтобы я сделала?
Джек подвел ее к стене напротив кухонной двери.
– Светлые обои послужат хорошим фоном. Просто стой и улыбайся. – Потом Джек отступил на кухню и навел объектив. – Бог мой, женщина, ты создана для объектива, – вырвалось у него. – Скажи: «Очень хорошо».
Она засмеялась, и он нажал на кнопку.
– Скажи: «У шпионов есть блохи».
Улыбка, снимок.
– Скажи: «Я люблю подразнить».
– Это ты любишь дразниться.
Щелчок.
Джек опустил фотоаппарат.
– Спасибо.
Пончик снова затявкал.
– Мне можно идти? – спросила Лина, она была смущена, но и невероятно довольна тем, что ему захотелось сфотографировать ее.
– Теперь этот пес весь в твоем распоряжении.
Лина подошла к Пончику, которому явно не терпелось выскочить на улицу. Она начала отпирать дверь, чтобы выпустить его, но тут ее взгляд упал на толстую папку, лежавшую на столике. Написанное чьей-то рукой имя было подчеркнуто красной чертой.
Она прижала руку к груди и невольно вскрикнула.
Услышав крик, Джек едва не выронил бутылку вина. Когда он увидел, куда она смотрит, сердце его сжалось.
– Это не то, что ты думаешь, – спокойно произнес он.
Лина взглянула на Джека с такой болью, что он готов был провалиться сквозь землю.
– Разве? – спросила она каким-то неестественным голосом и принялась перелистывать документы. – Сведения о доходах, записи суда, правительственные документы, личная переписка. И что же мне думать? Что все это появилось у тебя на столе случайно, да, шпион?
– Я запросил это, еще когда думал, что ты надуваешь тетю Софи.
– Так ты думал, что я надуваю Софи, – повторила Лина так тихо, что Джек понял – он пропал.
– Но теперь я не верю этому, – уточнил он и по ее взгляду понял, что это уже ничего не меняет.
– По правде говоря, меня не волнует, чему ты веришь. Неужели ты не понимаешь, как ужасно, когда кто-то копается в твоей личной жизни? Как бы ты чувствовал себя, обнаружив, что за тобой шпионят?
– Разозлился бы.
– Вот именно.
– Лина, – заговорил он, кивнув на документы, – это все общеизвестно.
– Неужели всем известны сведения о доходах моего покойного мужа? – удивилась она.
– Ну нет, конечно…
– Убирайся.
– Лина, я не знаю, что сказать.
– Уходи сейчас же.
– Но я даже не просмотрел эти бумаги.
– Если ты не покинешь пределы моих владений в течение часа, я вызову полицию.
– Технически…
– И даже не пытайся ловчить, убирайся и оставь меня.
Джек смотрел на Лину, не в силах смириться с мыслью, что все кончено.
– Хорошо, я уеду, – спокойно произнес он. – Но только помни об одном: я люблю тебя, и это не изменится. Никогда. Мы были вместе, и я уверен, тебе было хорошо. Если ты действительно хочешь прогнать меня, то пусть эта ответственность ляжет на твои плечи.
Лина взглянула на папку, затем снова на Джека.
– Я хочу, чтобы ты уехал.
– Лина…
– Нет! Не хочу ничего слушать! Ты перевернул всю мою жизнь, растоптал меня. Уходи! Убирайся, пока окончательно все не разрушил.
Джек не мог спорить. Он ненавидел себя. Он надеялся, что у него появится возможность исправить все, а вместо этого потерял последний шанс.
– Через час мы уедем, – выдавил Джек.
Лина буквально рухнула на колени перед съежившимся Пончиком.
– Прощай, мой маленький. Я люблю тебя.
Джеку отчаянно хотелось, чтобы эти слова были обращены к нему. Его сердце сжалось от боли.
Пончик лизнул Лину в щеку, а потом с укором посмотрел на Джека. Только этого ему не хватало! Презрение от двух самых дорогих существ на свете. Лина подняла глаза на Джека, по ее лицу катились слезы.
– Если ты захочешь оставить Пончика, я с радостью приму его.
– Нет! – быстро возразил Джек. – Он поедет со мной!
Презрения, промелькнувшего в ее глазах, хватило бы, чтобы стереть с лица земли всю нечисть.
– Не волнуйся. Я не стану оспаривать завещание.
– Дело не в завещании. Можешь забрать все себе, меня это не волнует. Но Пончик останется со мной.
Что-то промелькнуло в глазах Лины, но так быстро исчезло, что Джек ничего не успел понять. Она в последний раз поцеловала собаку и поднялась. Подошла к двери, не оглянувшись на Джека. Его охватило отчаяние.
– Лина?
– Что? – Она даже не повернулась.
– Желаю тебе всего хорошего.
У нее вырвался тихий стон, она вышла и закрыла за собой дверь.
– Я люблю тебя, – добавил он, но было уже поздно.
