Ли Гринвуд - В твоих объятиях
Тринити хотелось что-то сказать ей... но как сказать женщине, которую везешь на виселицу, что сходишь по ней с ума и жаждешь заняться с ней любовью? Поделом ему будет, если она отнесется к нему, как к рыжебородому.
Но она так поступать не стала. Виктория прижималась к нему так же крепко, как он к ней. Она откинула голову, чтобы ему было удобнее целовать ее шею. Она покрывала его лицо жаркими поцелуями. Она льнула к нему так, словно не хотела отпускать. Тринити решил, что их тела сами говорят все, что нужно и важно сейчас. Потом он попытается выразить все словами.
Губы Тринити ласкали ее шею, затем переместились к плечу, где он сдвинул бретельку ее рубашки. Он пробежался цепочкой поцелуев по ее руке и плечу. Стон наслаждения, вырвавшийся у Виктории, побудил его сдвинуть бретельку дальше за локоть. Обнажившаяся пышная грудь едва не заставила Тринити окончательно утратить самообладание.
Ему мучительно хотелось спустить рубашку до талии, Но он побоялся, что все происходит слишком быстро. Виктория хотела его точно так же, как он ее, но он не мог забыть о препятствиях, стоявших между ними.
Сделав глубокий вдох, он сосредоточился на другом ее плече. Но когда сдвинул бретельку и там обнажилась вторая грудь, выдержка покинула его.
Он захватил ее рот долгим страстным поцелуем. И одновременно накрыл обе ее груди ладонями. Виктория потрясенно ахнула, но не отшатнулась. Язык Тринити проник между ее зубами и погрузился глубоко в ее рот. В то же время кончики его пальцев нежно обводили кругами ее возбужденные соски.
Тело Виктории выгнулось ему навстречу, и она прервала их поцелуй. Дыхание ее стало прерывистым и неглубоким. Однако она не отодвинулась. Она лежала тихо и ждала.
Оставив губы, Тринити проложил след поцелуев по ее шее вниз.
Бережно и нежно он дотронулся до одного из набухших сосков кончиком языка. Викторию словно подкинуло на постели. Он взял сосок в рот и потянул его. Ее тело словно одеревенело.
Испугавшись, что огорчил ее, Тринити отпрянул, но Виктория взяла в ладони его голову и прижала к груди.
Он уже готов был окончательно поддаться ее приглашению, но тут острое ощущение опасности пробилось сквозь туман его воспламененных чувств. Желание овладеть ею боролось с желанием защитить.
Последнее победило.
Тринити прервал их объятие. Только отчаянное понимание необходимости действовать помогло ему проигнорировать возмущение его возбужденного тела. Их жизнь была в опасности.
Он внимательно прислушался.
– Что... – начала было Виктория, но тревожный шепот ее остановил.
– Ш-ш! Снаружи кто-то есть, – прошептал Тринити.
Глава 19
В одну секунду, едва осознав опасность, Тринити превратился из пылкого любовника в опытного охотника. Быстрыми плавными движениями он вынул из седельных сумок револьверы и протянул их Виктории:
– Вот. Стреляй в каждого, кто попытается войти. И стреляй на убой.
Затем он подобрал ружье и закрыл дверцу печурки, погрузив комнату в полный мрак. Лишь постепенно глаза его стали различать бледные квадраты окошек.
– Пригнись, Я выхожу, – прошептал он.
Виктория старалась понять, что происходит вокруг. Ее тело сорвалось с высот огненной страсти в глубины ледяного страха, но ей не хватало опытности Тринити. Ее рассудку не хватало его гибкости и ясности. Эта быстрая перемена привела к тому, что ее трясло, кровь стучала в висках, а в голове воцарился сумбур мыслей и чувств.
Рыжебородый.
Она говорила себе, что там, снаружи, может оказаться кто угодно... но поверить в это не могла. Она не сомневалась, что там рыжебородый и его дружки.
«Вылезай из постели. Тринити рискует жизнью ради тебя. Ты не можешь оставить его там, снаружи, одного». Эти мысли усмирили ее нервы. Она боялась за себя, но Тринити... насчет него все обстояло иначе. То, что кто-то собрался его убить, потому что он пытается ее защитить, привело Викторию в ярость.
Она слезла с постели и, не обращая внимания на холодный пол под босыми ногами, подошла к окошку, но ничего не смогла разглядеть. Луны не было. Она перешла к двери. Тринити оставил ее слегка приоткрытой. Открыв ее еще на несколько дюймов, она выглянула наружу. Ничего. И полная тишина.
Впрочем, этого она и ожидала! Рыжебородый не станет оповещать о своем прибытии.
Виктория осторожно открыла дверь пошире. Несмотря на темную ночь, она заколебалась, прежде чем выйти за порог. Ее белая ночная рубашка сделает ее явной мишенью. Она порылась в вещах Тринити и отыскала черную рубашку. Сбросив рубашку на пол, она торопливо натянула на себя его рубашку и шагнула в ночь.
Холод тут же стал кусать ее за ноги, ветер раздувал рубашку и, пробираясь под нее, холодил пылающее тело, но Виктория этого почти не замечала. Тринити был где-то снаружи, и рядом были убийцы.
Она скользнула вдоль стены под навес, заметила во дворе движение и замерла. Это был мужчина, но не Тринити. Мужчина двинулся ближе, и Виктория подняла револьвер.
– Бен! Чертов ты сукин сын! Напугал меня до полусмерти, – прогремел голос Тринити. Он нарушил напряженную тишину, как треск падающего дерева, и чуть не заставил Викторию случайно спустить курок.
– Да тебя ничего не могло напугать с тех пор, как выскочил из живота матери, – отозвался незнакомый голос. – Что это ты придумал: забрался за моей спиной ко мне в хижину? И небось выпил весь кофе?
– Почему ты не подошел к двери, вместо того чтобы подкрадываться, как волк-одиночка?
– Потому что вокруг слишком много таких волков, и мне это не по нраву. Так что следы трех коней насторожили меня. А вот когда увидел твоего коня, понял, что здесь ты. Но зачем тебе столько лошадей? Я думал, что ты покончил со всеми этими перестрелками и погонями.
– Решил выехать на охоту еще раз.
– Ну и где он? Лежит связанный в хижине?
– Это она.
– У тебя там женщина?
– Да.
– И вас там только двое?
– Угу.
– Нет, я должен на это посмотреть. – Бен двинулся к хижине. – Должно быть, она безобразна, как чушка. Никогда не видел тебя ближе пятидесяти футов к женщине, если это не шлюха.
Виктория быстро вернулась в хижину, торопясь сменить рубашку Тринити на свою рубашку. У нее не было времени переодеться как следует, поэтому она просто накинула его рубашку на рубашку, ради приличия и тепла. Прежде чем мужчины успели подойти к двери, она зажгла фонарь.
– Может, я и безобразна, как чушка, – заявила она, едва Бен переступил порог, – но я не шлюха.
Бен остолбенел, не в силах сдвинуться с места. Глаза его стали большими и круглыми, как соколиные яйца. Челюсть просто отвисла.
