Вайолет Винспиер - Дыхание песков
— Разумеется, принцесса хотела поговорить со мной именно о вас, дон Рауль, — Жанна взглянула ему в лицо и в слабом лунном свете увидела, что оно так же сурово, как и его голос. — Мне… мне пришлось быть откровенной. Ради нашего общего блага я сказала, что в ваши планы вовсе не входило жениться на мне. И все сложилось прекрасно! Она поняла, как вы… как мы оба относимся к браку, не основанному на настоящем чувстве, заключаемому не по любви, а лишь из долга. Принцесса была так добра. Сказала, что я могу спокойно отдыхать здесь и не бояться: она не станет настаивать на нашей свадьбе.
— А вы по-прежнему боитесь этого? — в его голосе появились издевательские нотки. — Ведь я же обещал, что никто силком не заставит вас выйти за меня замуж.
— Но вы же так любите принцессу, волнуетесь за ее здоровье, вот я и боялась, как бы вы не сдались на уговоры.
— И взял в жены ледышку? — Голос Рауля по-прежнему звучал насмешливо, а руки вдруг обхватили талию Жанны под складками плаща. В ней тут же все напряглось, застыло, противясь этому прикосновению. Она попыталась вырваться, но руки только сердито сжали ее еще сильнее.
— Поскольку нам не грозит опасность соединиться браком, отчего бы не насладиться луною традиционным способом? Луна, сад, девушка с загадочными глазами… Чего еще желать мужчине? Мужчине, от которого в обмен на поцелуй не требуют клятв в вечной любви или еще каких-нибудь обязательств.
— Рауль… пожалуйста…
— А разве не так, nina? Вы сами освободили меня от обязательств жениться, так давайте, как взрослые люди, наслаждаться моментом. Кажется, я совсем недавно обещал, что буду еще не раз целовать вас?
— Вы несправедливы… Не смейте обращаться со мною так, будто я в чем-то виновата! Бабушка прекрасно все заметила: ни одно мое слово ее совсем не удивило. У нее, может быть, мало сил, но вполне достаточно здравого смысла, и она не захочет, чтобы вы превращали свою жизнь в ад, женившись на женщине, которую не любите. Ваше отношение к Хойосе ей тоже хорошо известно, а вы, скорее всего, об этом даже не подозревали. Я больше не намерена быть в вашей дурацкой игре пешкой… Рауль! Мне больно!
Его объятия оставались сильными, но не с болью, причиняемой ими, пыталась Жанна бороться, а с наслаждением. Со страстным желанием сдаться на милость испанца, и пусть, пусть наказывает поцелуями… даже если то будут поцелуи гнева, а не любви.
— Следовало бы переломить вас пополам, — его голос рокотал у самого уха Жанны, жаркое дыхание согрело мочку. — Как вы посмели обсуждать мои чувства с madrecita? Что можете о них знать вы, несмышленая девчонка, не ведающая приступов страсти, от которой корчится тело и переворачивается душа? Знаешь ли ты, как трудно подавлять такую страсть, потому что время признаний еще не пришло? Что ты знаешь обо мне вообще, кроме того, что видят эти невинные голубые глаза? Испанец с необузданным темпераментом, отмеченный печатью пустыни? Человек, привыкший много требовать и получать и при том вынужденный большую часть себя отдавать благу сотен тысяч людей? Мужчина, при виде которого у тебя дрожат коленки, да?
Рауль приподнял ее и прижал к себе с такой неистовой силой, что колени у Жанны в самом деле подогнулись, и, окажись девушка сейчас на земле, она непременно упала бы. Склонив черноволосую голову, он тянулся к ее лицу губами, кривившимися в насмешливой улыбке.
— Можешь звать на помощь сколько угодно. Этот дворик в старой части дома, и нас никто не увидит, ни единая душа, только совы, что летают здесь еще со времен моего детства.
— Ты сошел с ума, — бормотала она, задыхаясь, отворачивая лицо от жадных, ищущих губ, и вдруг вскрикнула, ощутив их проникновенный жар в ямочке на шее. Тут же приподняв голову, испанец поймал ее вскрик губами и заставил замолчать таким поцелуем, что силы совершенно оставили Жанну, глаза застлал жаркий туман, и тело запылало.
И все поплыло, как во сне, под градом обжигающих, ненасытных поцелуев. Потом девушка поняла, что ее несут в темноту арки. Там обширно разрослась жимолость, роняя на землю лепестки, образовавшие золотисто-розовый, одуряюще пахнущий ковер. Его она и почувствовала под собой, придавленная сверху гибким, сильным телом Рауля. Распластанная на плаще и лепестках жимолости, она молотила кулачками по лицу, плечам, улыбающемуся рту испанца.
— Ты глупышка, Жанна. Мне ни капельки не больно от твоих ударов, а вцепиться в глаза — у тебя злости не хватит.
— Я тебя ненавижу… ненавижу…
— Это мы уже слышали, — съязвил он и, сдвинув вырез платья, впился губами в обнажившееся нежное плечо. — Вот этого ты боялась все время, а? Маленькую англичанку принудили покориться объятиям дикого жителя пустыни. Заставили покорно подставлять губы его поцелуям. Бедная Жанна! Знай я, что ты придешь в такой ужас от перспективы выйти за меня замуж, непременно оставил бы тебя на заботливое попечение мадам Нойес. Уж она-то наверняка приняла бы свою взбунтовавшуюся машинистку обратно — в качестве прислуги за все… Еще бы, ведь не каждая девушка по собственной воле предпочтет остаться старой девой.
— Лу-лучше остаться старой девой, чем быть просто вещью.
— Ну, девочка моя, тогда уж ты, скорее украшение, чем просто вещь.
— Т-ты прекрасно понимаешь, что я хочу сказать.
— Nina, я сейчас не расположен разгадывать загадки, — его губы медленно, томительно прошлись по шее Жанны от плеча до мочки, и от этого прикосновения она пришла в полное отчаяние.
— Ты забавляешься, играя со мной, потому что я бедна, скромна и некому меня защитить. Бессовестно испытывать на мне свое обаяние, пользуясь тем, что ты богат, знатен и д-дьявольски к-красив!
— И законченный негодяй, верно?
— В данный момент ты ведешь себя именно так!
— Тебе не нравятся мои поцелуи?
— Они мне ненавистны. — И это была правда, поцелуи без любви были для Жанны невыносимы. Они заставляли девушку стыдиться самой себя, ибо вызывали безумное желание откликнуться и растаять в них. От этих поцелуев щемило сердце — и неожиданно Жанна разрыдалась. Бурные слезы потоком текли по щекам, она чувствовала себя обиженной и измученной. Измученной Раулем, луной, томительным запахом жимолости и недоуменно-тревожным уханьем совы, прежде обитавшей здесь в спокойном одиночестве и потревоженной их вторжением.
Закрыв лицо руками, она плакала, как в далеком детстве. Жанна чувствовала себя такой одинокой, словно ее снова закрыли одну в дортуаре в наказание за то, что она прыгнула в ледяной поток, услышав, как Марджи зовет на помощь. Ее отругали и даже ударили за этот опрометчивый поступок — прыгать в воду, не умея плавать.
