Мари Секстон - Клубника на десерт
– Коул… – Что еще я мог сказать? – Я просто не могу так. Прости.
Он молчал. А потом в темноте я увидел, что он кивнул.
– Понимаю, – произнес он с тихой покорностью.
– Правда? – Я так не хотел огорчать его.
– Нет, – сказал он. – Но я знал, что ты ответишь именно так.
Он скатился с меня, но вопреки моим ожиданиям не вернулся на свою половину кровати, а свернулся калачиком рядом, положив голову мне на плечо, и я его обнял.
– Коул, – заговорил я, желая рассказать, как сильно люблю его, но он, как это часто бывало, предугадал мои действия, и его мягкие пальцы заставили меня замолчать.
– Ш-ш, Джонни. Не надо. – Он убрал руку, обнял меня и, поерзав, придвинулся ко мне поближе. – Спокойной ночи.
В последующие две недели он больше не заговаривал о Париже. А я, если в его глазах появлялась грусть, изо всех сил старался не обращать на нее внимания.
Глава 19
19 июня
От Коула Джареду
Знаешь, теперь я понимаю наркоманов. Раньше мне было не понять, как можно заниматься саморазрушением, зная, что тем самым ты причиняешь вред не только себе, но и ранишь близких тебе людей. Мне казалось, что бросить невероятно просто. Всего-то и надо, что отказаться от следующей дозы. Просто остановиться. И все. Но, как со мной часто бывает, случилось так, что самонадеянность затмила от меня суть.
Теперь, впрочем, я ее вижу.
Каждое утро я говорю себе, что этот день будет последним. Каждую ночь, засыпая в его постели, я обещаю себе завтра же забронировать билет в Париж, на Гавайи или в Нью-Йорк. Неважно куда, лишь бы уехать из Финикса – и от него – до того, как все зайдет еще на шаг дальше.
Но потом он вновь притрагивается ко мне, и моя решимость исчезает как дым на ветру.
Ничего хорошего из этого не получится. Вот в чем суть, сладость. Ты знаешь, что я уже проходил этот путь и что в конце него, кроме душевной боли, ничего нет. У моей истории не может быть счастливого конца как у вас с Мэттом. Оставшись здесь, с ним, я скоро стану озлобленным и беспокойным.
Это уже происходит, и я не могу остановить себя. Я становлюсь все более нервным и раздражительным. Очень скоро он больше не сможет терпеть меня и в итоге бросит. Но если я сделаю то, что должен – то, на что толкает меня моя натура, – конец будет таким же. Так или иначе я останусь один. Разве не мудрее, сладость, покончить с этим прямо сейчас? Разве не лучше смириться с тем, что моему счастью суждено быть уничтоженным?
Завтра я уеду. Завтра я перестану откладывать неизбежное.
Завтра я перестану лгать себе и ему.
Завтра.
Ты спросишь, почему не сегодня? Сегодня уже слишком поздно. Он скоро придет домой, на плите стоит ужин, а в холодильнике охлаждается бутылка вина.
Он улыбнется мне, когда зайдет, а я притворюсь, будто то хрупкое и опасное чувство, возникшее между нами, может жить вечно.
Еще один раз, сладость. Самый последний. Это все, о чем я прошу.
Вот почему я теперь могу понять наркоманов.
***
Он разбудил меня посреди ночи, мягкими пальцами поймав меня за руку. Ничего подобного он раньше не делал. Я даже не сразу понял, что произошло.
– Коул?
В кромешной темноте спальни мне едва удалось разглядеть очертания его тела. Его лицо было не более, чем тенью.
– Что такое? – Не ответив, он быстро переместился ко мне. Он никогда не стеснялся требовать секса, и я знал, что если бы он разбудил меня только за этим, то уже перешел бы к делу. Здесь было что-то другое. Что-то нехорошее и пугающее. Он был слишком тихим, слишком напряженным в моих руках. – Что? – прошептал я.
Он весь дрожал. Он обнял меня и прошептал, мягкими губами касаясь моих губ:
– Еще один раз, солнце.
Все было нежно и медленно, и за все время он не произнес ни единого слова. Его дыхание было дрожащим, ноги крепко сжимали мои бедра, тонкие руки понуждали к движению. И когда в конце я поцеловал его, то почувствовал на губах слезы.
Я замер, гадая, не показалось ли. Коснулся его щеки, ощутил под кончиками пальцев влагу, и у него перехватило дыхание.
– Пожалуйста, скажи, что с тобой.
Но он не ответил. Только покачал головой. Спрятал лицо у меня на груди и перестал сражаться. Что бы ни мучило его, он сдался, его трясло от безмолвных слез, и я не представлял, что делать. Я обнимал его, пока он не заснул, прижавшись мокрой щекой к моему плечу. Его дыхание пришло в норму, а я еще долго лежал без сна в темноте, чувствуя, как от дурного предчувствия болезненно сжимается сердце. Я сказал себе, что ничего страшного не случилось. Я сказал себе, что все будет хорошо.
Около пяти я заснул. Когда же спустя два часа я открыл глаза, Коула рядом не было. Он ушел.
***
Сначала я подумал, что он отправился в магазин. Вдруг у нас закончился бекон или яйца. А может, решил сегодня не заниматься завтраком и вышел в кофейню купить латте. Я сходил на пробежку, ожидая потом обнаружить его на кухне. Однако, когда я вернулся, его там не оказалось. Меня это удивило, но по-прежнему не встревожило. И только стоя в душе, я вспомнил о том, что произошло ночью. Каким тихим он был.
Его слезы на своих губах. Его шепот.
– Еще один раз, солнце.
И мгновенно я понял, что случилось что-то плохое.
Беспокойство, охватившее меня ночью, когда он засыпал у меня на плече, переросло в полноценный страх. Я позвонил ему домой. Он не ответил. Позвонил на сотовый, и звонок сразу ушел на автоответчик. Как можно быстрее я оделся и поехал к нему домой.
Когда он открыл мне дверь, его глаза были слегка покрасневшими и печальными.
– Хочешь вина? – сразу отвернувшись, спросил он с фальшивой небрежностью. Словно все было нормально. Словно почва не уходила у меня из-под ног.
– Сейчас и девяти нет.
– Я знаю, который сейчас час, солнце. Могу смешать его с апельсиновым соком, если так тебе станет проще.
– Я пытался дозвониться до тебя, но не смог. – Он молчал, упорно глядя куда-то в сторону. Ростки страха в моей груди превратились в полномасштабную панику. – Что-то не так? – спросил я.
– Нет, – ответил он, но каким-то странным, неестественным, слишком тихим голосом, и за этим «нет» не последовало ничего, только напряженная тишина. Он по-прежнему не смотрел на меня.
– Коул, я не знаю, что происходит, но, черт, ты очень меня пугаешь. Пожалуйста, скажи мне, в чем дело.
Ему потребовалась секунда, чтобы ответить. Одна секунда, глубокий судорожный вдох, а потом:
